Великий неизвестный Герой: Как сержант-ядерщик из разрушенного Пскова защищал страну от атомной войны (ФОТО)

12.04.2021 - 5:00
«Забота у нас простая, забота наша такая,
Жила бы страна родная, и нету других забот.

И снег, и ветер, и звезд ночной полет,

Меня мое сердце в тревожную даль зовет»
Лев Ошанин «Песня о тревожной молодости»
7 июля 2021 года исполнится 95 лет со дня рождения Олега Александровича Лаврентьева (1926–2011 гг.)
Это имя, к сожалению, мало известно в России, но в истории советского атомного проекта этот скромный, трудолюбивый человек оказался личностью уникальной.
Даже тогда, когда информацию о нем рассекретили, а история изобретения водородной бомбы была опубликована в СМИ, достижения Олега Лаврентьева не всеми воспринимались всерьез. Слишком уж необычна судьба этого талантливого человека. Как будто его биографию выдумал киносценарист с буйной фантазией.
Олег Александрович Лаврентьев родился 7 июля 1926 года в старинном русском городе с великой историей — Пскове. Его родители — выходцы из крестьян Псковской губернии.
Отец Александр Николаевич, закончивший два класса церковно-приходской школы — делопроизводитель на заводе «Выдвиженец», мама Александра Фёдоровна закончила четыре класса церковно-приходской школы и работала медсестрой в доме матери и ребёнка.
Семья жила в Поганкином переулке в старинном доме красного кирпича. Будущий учёный учился во второй образцовой школе (сейчас это Технический лицей).
В 1941 году семиклассник Олег Лаврентьев из Пскова прочитал только что вышедшую из печати книгу «Введение в ядерную физику», автора которой запамятовал.
Много позднее ученый писал: «Так впервые я узнал про атомную проблему, и родилась моя голубая мечта — работать в области атомной энергетики».
Началась война, оккупация. Уже 9 июля 1941 года гитлеровцы заняли Псков. В начале оккупации Пскова его закадычный друг Володя Гусаров был казнен немцами.
После освобождения Пскова 23 июля 1944 года от немецких захватчиков, в 18 лет Лаврентьев ушел добровольцем на фронт, воевал в Прибалтике. Был награждён медалями «За победу над фашистской Германией» и «ХХХ лет Советской Армии и Флота».
По окончании Великой Отечественной, сразу после освобождения острова Сахалин от японских милитаристов рядовой Олег Лаврентьев переведен в Сахалинский военный округ в 221-й зенитно-артиллерийский дивизион в городе Поронайск. Стал радиотелеграфистом, на сержантские рубли смог через Посылторг заказывать из Москвы книги и журналы по физике.
Не развивая тему, все же отметим, какую мощную социальную и цивилизационную силу представлял собой Советский Союз сталинского образца.
Пусть и талантливый самородок, но формально простой сержант, служа у черта на куличках, мог быть наравне с проблемами века и не просто размышлять о них, а примеряться к тому, как он их будет решать.
Началось систематическое самообразование, тем более что командование части это поощряло.
А сейчас, дорогой читатель, обернёмся к воспоминаниям и цитированию самого Олега Александровича.
«После окончания войны служил на Сахалине. Там для меня сложилась благоприятная обстановка. Мне удалось переквалифицироваться из разведчиков в радиотелеграфисты и занять сержантскую должность.
Это было очень важно, так как я начал получать денежное довольствие и смог выписать из Москвы нужные мне книги, подписаться на журнал УФН («Успехи физических наук»). В части имелась библиотека с довольно большим выбором технической литературы и учебников.
Появилась чёткая цель, и я начал подготовку к серьёзной научной работе. По математике я освоил дифференциальное и интегральное исчисление. По физике проработал общий курс университетской программы: механику, теплоту, молекулярную физику, электричество и магнетизм, атомную физику. По химии — двухтомник Некрасова и учебник для университетов Глинки.
Особое место в моих занятиях занимала ядерная физика. По ядерной физике я впитывал и усваивал всё, что появлялось в газетах, журналах, передачах по радио. Меня интересовали ускорители: от каскадного генератора напряжения Кокрофта и Уолтона до циклотрона и бетатрона; методы экспериментальной ядерной физики, ядерные реакции заряжённых частиц, ядерные реакции на нейтронах, реакции удвоения нейтронов (n, 2n), цепные реакции, ядерные реакторы и ядерная энергетика, проблемы применения ядерной энергии в военных целях. Из книг по ядерной физике у меня тогда были: М. И. Корсунский «Атомное ядро»; С. В. Бреслер «Радиоактивность»; Г. Бете «Физика ядра»».

В результате, формально не имея даже среднего образования, Лаврентьев мыслил как серьезный физик, уже в 1948 году придя к идеям термоядерного синтеза и водородной бомбы на основе дейтерида лития. Задумываясь над использованием термоядерных реакций для промышленных целей, он формировал идею электростатических ловушек для плазмы.
Сержант Лаврентьев был потенциальным гениальным физиком-ядерщиком, ибо гений — это не только способности, но и труд.
А напряжённо трудиться с детства его приучила семья и сам образ жизни нашего народа того времени. А перед войной в нашем обществе буквально царила атмосфера героизма, поиска и творчества — это было время творческого взлёта всех лучших и талантливых представителей нашего общества.
23-летний сержант Лаврентьев служил радистом на Сахалине и высылал Сталину чертежи водородной бомбы.
«Идея использования термоядерного синтеза впервые зародилась у меня зимой 1948 года.
Командование части поручило мне подготовить лекцию для личного состава по атомной проблеме. Вот тогда и произошёл “переход количества в качество”.
Имея несколько дней на подготовку, я заново переосмыслил весь накопленный материал и нашёл решение вопроса, над которым бился много лет подряд: нашёл вещество — дейтерид лития-6, способное сдетонировать под действием атомного взрыва, многократно его усилив, и придумал схему для использования в промышленных целях ядерных реакций на лёгких элементах.
К идее водородной бомбы я пришёл через поиски новых цепных ядерных реакций. Последовательно перебирая различные варианты, я нашёл то, что искал. Цепь с литием-6 и дейтерием замыкалась по нейтронам…
Дальнейшее уже было делом техники. В двухтомнике Некрасова я нашёл описание гидридов. Оказалось, что можно химически связать дейтерии и литий-6 в твёрдое стабильное вещество с температурой плавления 700 С.
Чтобы инициировать процесс, нужен мощный импульсный поток нейтронов, который получается при взрыве атомной бомбы. Этот поток даёт начало ядерным реакциям и приводит к выделению огромной энергии, необходимой для нагрева вещества до термоядерных температур».
В приведённом описании схема бомбы в элементах подобна той, что была передана американским ядерщиком К. Фуксом советскому резиденту, только в ней жидкий дейтерий заменён на дейтерид лития.
В такой конструкции не нужен тритий, и это уже не громоздкое устройство высотой с двухэтажный дом, которое надо было бы подвозить на барже к вражескому берегу и подрывать, а настоящая компактная бомба, при необходимости доставляемая баллистической ракетой или тяжёлым бомбардировщиком. В современных термоядерных бомбах применяется только дейтерид лития.

Ниже приведу выдержки из статьи О. А. Лаврентьева, опубликованной в «Сибирском физическом журнале» № 2, 1996 г., изданном тиражом 200 (двести) экземпляров.
«Что было делать дальше? Я, конечно, понимал всю важность сделанных мной открытий и необходимость донести их до специалистов, занимающихся атомными проблемами. Но в Академию наук я уже обращался, в 1946 г. посылал туда предложение по ядерному реактору на быстрых нейтронах. Никакого ответа не получил.
В Министерство Вооружённых сил направил изобретение по управляемым зенитным ракетам. Ответ пришёл только через восемь месяцев и содержал отписку в одну фразу, где даже название изобретения было искажено.
Писать ещё одно послание в «инстанции» было бессмысленно. К тому же я считал свои предложения преждевременными.
Пока не решена главная задача — создание атомного оружия в нашей стране, никто не будет заниматься «журавлём в небе». Поэтому мой план состоял в том, чтобы закончить среднюю школу, поступить в Московский государственный университет и уже там, смотря по обстоятельствам, довести свои идеи до специалистов.
В сентябре 1948 г. в г. Первомайске, где находилась наша часть, открылась школа рабочей молодёжи. Тогда существовал строжайший приказ, запрещающий военнослужащим посещать вечернюю школу.
Но наш замполит сумел убедить командира части, и троим военнослужащим, в том числе и мне, было разрешено посещать эту школу. В мае 1949 года, закончив три класса за год, я получил аттестат зрелости.
В июле ожидалась наша демобилизация, и я уже готовил документы в приёмную комиссию МГУ, но тут совершенно неожиданно мне присвоили звание младшего сержанта и задержали ещё на один год. А я знал, как сделать водородную бомбу. И я написал письмо Сталину. Это была коротенькая записка, буквально несколько фраз, о том, что мне известен секрет водородной бомбы. Ответа на своё письмо я не получил.
Прождав безрезультатно несколько месяцев, я написал письмо такого же содержания в ЦК ВКП (б). Реакция на это письмо была быстрой. Как только оно дошло до адресата, из Москвы позвонили в Сахалинский обком, и ко мне из Южно-Сахалинска приехал подполковник инженерной службы (органов).
Насколько я понял, его задачей было убедиться, являюсь ли я нормальным человеком с нормальной психикой. Я поговорил с ним на общие темы, не раскрывая конкретных секретов, и он уехал удовлетворённый. А через несколько дней командование части получило предписание создать мне условия для работы. Мне выделили в штабе части охраняемую комнату, и я получил возможность написать свою первую работу по термоядерному синтезу.
Работа состояла из двух частей. В первую часть вошло описание принципа действия водородной бомбы с дейтеридом лития-6 в качестве основного взрывчатого вещества и урановым детонатором. Он представлял собой ствольную конструкцию с двумя подкритическими полушариями из U235, которые выстреливались навстречу друг другу.
Симметричным расположением зарядов я хотел увеличить скорость столкновения критической массы вдвое, чтобы избежать преждевременного разлёта вещества до взрыва.
Урановый детонатор располагался в центре сферы, заполненной U6D. Массивная оболочка должна была обеспечить инерционное удержание вещества в течение времени термоядерного горения. Были приведены оценка мощности взрыва, способ разделения изотопов лития, экспериментальная программа осуществления проекта».
Вторая часть письма — идея управляемого термоядерного синтеза (УТС), работы по которому ведутся, пока безуспешно, уже более 50 лет во всём мире.
«Во второй части работы предлагалось устройство для использования энергии ядерных реакций между лёгкими элементами в промышленных целях. Оно представляло собой систему из двух сферических, концентрически расположенных электродов.
Внутренний электрод выполнен в виде прозрачной сетки, внешний является источником ионов. На сетку подан высокий отрицательный потенциал. Плазма создаётся инжекцией ионов с поверхности сферы и эмиссией вторичных электронов с сетки. Теплоизоляция плазмы осуществляется путём торможения ионов во внешнем электрическом поле…
Меня, конечно, торопили, да и сам я спешил быстрее закончить работу, так как были уже посланы документы в приёмную комиссию МГУ и пришло уведомление, что они приняты.
21 июля пришёл приказ о моей досрочной демобилизации. Мне пришлось закругляться, хотя вторая часть работы была ещё не закончена. Я хотел включить некоторые дополнительные вопросы, связанные с формированием плазменного образования в центре сферы, и свои соображения по защите сетки от прямых ударов падающего на неё потока частиц. Все эти вопросы нашли отражение в моих последующих работах.

Работа была отпечатана в одном экземпляре и 22 июля 1950 года отослана секретной почтой в ЦК ВКП (б) на имя заведующего отделом тяжёлого машиностроения И. Д. Сербина. (Сербин Иван Дмитриевич курировал по линии ЦК важнейшие отрасли оборонной промышленности, в том числе по атомной и космической технике, участвовал в подготовке полёта первого космонавта (здесь и далее примечания О. A.).
Черновики были уничтожены, о чём составлен акт за подписью военного писаря секретного делопроизводства старшины Алексеева и моей.
Грустно было смотреть, как сгорают в печке листки, в которые я вложил две недели напряжённейшего труда.
Так закончилась моя служба на Сахалине, а вечером с документами о демобилизации я выехал в Южно-Сахалинск.
4 августа 1950 года письмо было зарегистрировано в Секретариате ЦК ВКП (б), затем поступило в Специальный комитет при СМ СССР — правительственный орган, созданный Постановлением Государственного Комитета Обороны от 20.08.1945 г. для руководства всеми работами по использованию атомной энергии, председателем комитета являлся Л. П. Берия. Из комитета письмо поступило на отзыв А. Сахарову, который был написан 18 августа 1950 г.»

Из воспоминаний академика А. Д. Сахарова:
«Летом 1950 года на объект пришло присланное из секретариата Берии письмо с предложением молодого моряка Тихоокеанского флота Олега Лаврентьева… Во время чтения письма и писания отзыва у меня возникли первые неясные ещё мысли о магнитной термоизоляции. …В начале августа 1950 года из Москвы вернулся Игорь Евгеньевич Тамм. …Он с огромным интересом отнёсся к моим размышлениям — всё дальнейшее развитие идеи магнитной термоизоляции осуществлялось нами совместно».
Продолжает Лаврентьев:
«В Москву я приехал 8 августа. Приёмные экзамены ещё продолжались. Я был включён в группу опоздавших и после сдачи экзаменов был принят на физический факультет МГУ.
В сентябре, уже будучи студентом, я встретился с Сербиным (Сербин Иван Дмитриевич (1910–1981 гг.) партийный и государственный деятель, заведующий отделом оборонной промышленности ЦК КПСС). Я ожидал получить рецензию на свою работу, но напрасно. Сербин попросил меня рассказать подробно о моих предложениях по водородной бомбе.
Слушал меня внимательно, вопросов не задавал, а в конце нашей беседы сказал мне, что известен другой способ создания водородной бомбы, над которым работают наши учёные. Тем не менее он предложил мне поддерживать контакт и сообщать ему обо всех идеях, которые у меня появятся. Через месяц я написал ещё одну работу по термоядерному синтезу и через экспедицию ЦК направил её Сербину. Но отзыва снова не получил, ни положительного, ни отрицательного».

В октябре 1950 года А. Сахаров и И.Тамм изложили принцип устройства предлагаемого магнитного термоядерного реактора первому заместителю начальника Первого главного управления Н. И. Павлову, а 11 января 1951 года И. В. Курчатов, И. Н. Головин и А. Д. Сахаров обратились к Л. П. Берии с предложением о мероприятиях, обеспечивающих постройку модели магнитного ядерного реактора.
«Прошло два месяца. Началась зимняя сессия. Помню, после первого экзамена по математике мы вернулись в общежитие поздно вечером. Захожу в комнату, а мне говорят, что меня разыскивали и оставили номер телефона, по которому я должен позвонить, как только приду. Я позвонил.
Человек на другом конце провода представился: “Министр измерительного приборостроения Махнев” (Махнев Василий Алексеевич (1904–1965 гг.) советский государственный деятель, начальник секретариата Специального комитета № 1 при СМ СССР 1945–1953 гг. министр атомной промышленности).

Это министерство имело кодовое название “Министерство измерительного приборостроения” и помещалось в Кремле рядом со зданием Совета Министров.
Он предложил приехать к нему прямо сейчас, хотя время было позднее. Так и сказал: “Подъезжайте к Спасским воротам”. Я сразу не понял, переспросил, и он терпеливо стал объяснять, куда надо ехать.
В бюро пропусков, кроме меня, был ещё только один человек. Когда я получал пропуск и назвал свою фамилию, он внимательно на меня посмотрел.
Оказалось, что мы идём в одном направлении. Когда мы пришли в приёмную, Махнев вышел из кабинета и познакомил нас. Так я впервые встретил Андрея Дмитриевича Сахарова.
На столе у министра я увидел свою аккуратно отпечатанную вторую работу, рисунок выполнен тушью. Кто-то уже прошёлся по ней красным карандашом, подчеркнув отдельные слова и сделав пометки на полях.

Махнев спросил, читал ли Сахаров эту мою работу. Оказалось, что он читал только предыдущую работу и считает ее очень важной. Но толком поговорить мы не успели. Это удалось лишь спустя несколько дней. Махнев вновь вызвал нас обоих, и опять очень поздно. Нам назначил встречу Председатель Специального комитета — органа, ведавшего разработкой атомного и водородного оружия.
В его состав входили министры, члены Политбюро и Курчатов. Председателем был Л. П. Берия (первый заместитель председателя СНК СССР, председатель Спецкомитета № 1), а секретарём — В. А. Махнев. Заседания спецкомитета проводились в Кремле, в здании Совета Министров СССР. Ключевое качество Л. П. Берия — умение оперативно и квалифицированно решать сложнейшие вопросы народно-хозяйственного комплекса страны, подключая для этого руководителей и специалистов любого ранга.
Ждать пришлось довольно долго, а потом мы все пошли в здание Совета Министров СССР. Мы прошли три поста: в вестибюле здания, при выходе из лифта и в середине довольно длинного коридора. Наконец, мы попали в большую сильно накуренную комнату с длинным столом посередине. Это, видимо, и была комната для заседаний Специального комитета. Форточки были открыты, но помещение ещё не проветрилось.
Махнев сразу ушёл на доклад, а мы остались на попечении молоденьких капитанов с голубыми погонами. Минут через тридцать в кабинет был вызван Сахаров, а ещё через десять — я. Открыв дверь, я попал в слабо освещённую и, как мне показалось, пустую комнату. За следующей дверью находился внушительных размеров кабинет с большим письменным столом и приставленным к нему буквой Т столом для совещаний, из-за которого поднялся грузный мужчина в пенсне».
Работая в 2007 году над книгой о Берии, Сергей Брезкун — тогда старший научный сотрудник Отдела проблемного анализа ядерных вооружений Российского федерального ядерного центра — ВНИИ экспериментальной физики (РФЯЦ-ВНИИЭФ), город Саров от одного из своих коллег узнал номер харьковского телефона физика Лаврентьева, дозвонился до него, и между ними состоялся примерно такой разговор…
— Олег Александрович, насколько я знаю, вы встречались с Лаврентием Павловичем Берией.

— Да, у меня была одна встреча с ним… Я был, кстати, вместе с Сахаровым.

— А когда это было?

— В 1951 году…

— Какие у вас впечатления от него?

— Хорошие… Во-первых, он был прекрасным организатором…

— Это я знаю, но меня он как человек интересует… Что вы об этом можете сказать? Что хотите, то и говорите… Какое впечатление он произвел?

— Хорошее… Во-первых, он вышел из-за стола, у него же большой стол был… Подошел, поздоровался за руку, сказал: «Здравствуйте», пригласил садиться…

Голос у Лаврентьева — глуховатый басок, а манера разговора — неспешная, обстоятельная… После паузы:

— Его первый же вопрос меня огорошил… Он спросил: «У вас что, зубы болят?» Я удивился — почему? Ничего не болят! А он спрашивает: «А почему щека распухла?». А они у меня всегда пухлые…
Щеки у Олега Александровича были действительно как у хомячка. Но как попал в 1951 году в кабинет Берии — Маршала Советского Союза, члена Политбюро, зампредсовмина СССР и председателя «атомного» Спецкомитета 25-летний демобилизованный сержант? Об этом — чуть позже, а пока вернемся к уже давнему разговору 2007 года:
— И что потом?

— Стал расспрашивать о родителях. У меня же тогда отец в тюрьме сидел…

— А потом?

— А потом он написал хорошую записку Ванникову, Завенягину и Курчатову.

— А потом?

— Тоже все было хорошо. Комнату в Москве дали. Денег дали — Сталинскую стипендию я получал как отличник. На работу к Курчатову приняли. Программу мы подготовили…

В трубке молчание…

— А потом? — не выдерживаю я.

— Потом Берии не стало, и на меня все шишки посыпались… Хотя я один только раз с ним и встречался.

Вновь пауза, а затем:

— Да все это опубликовано…

— Где?

— В «Бюллетене по атомной энергии», кажется, в летних номерах за 2001 год…

В конце разговора с Берией Олег Лаврентьев ждал вопросов, связанных с разработкой водородной бомбы, и готовился отвечать на них, но таких вопросов не последовало.
Теперь предоставим слово самому Олегу Александровичу: «Думаю, что вся необходимая информация обо мне, моих предложениях по ядерному синтезу и оценке их учёными у Берии имелась, а это были “смотрины”. Ему хотелось посмотреть на меня и, возможно, на Сахарова.
Когда наша беседа закончилась, мы вышли из кабинета, а Махнев ещё задержался. Через несколько минут он вышел сияющий, в полной эйфории. И дальше произошло вообще непредсказуемое: он начал предлагать мне деньги взаймы. Финансовое положение моё было тогда критическое, близкое к краху.
В первом семестре я стипендию не получал, скудные военные сбережения кончились, мать, работавшая медсестрой, помочь мне могла слабо. А декан физического факультета Соколов грозился отчислить меня из университета за неуплату денег за обучение. Тем не менее брать деньги взаймы студенту у министра было неудобно, и я долго отказывался. Но Махнев меня уговорил, сказал, что моё положение скоро изменится и я смогу вернуть долг.
В этот день мы вышли из Кремля в первом часу ночи. Махнев предложил нам свою машину, чтобы развезти по домам. Андрей Дмитриевич отказался, я тоже, и мы от Спасских ворот пошли пешком в направлении Охотного ряда. Я услышал от Андрея Дмитриевича много тёплых слов о себе и о своей работе.
Он заверил меня, что всё будет хорошо, и предложил работать вместе. Я, конечно, согласился. Этот человек мне очень понравился. По-видимому, и я произвёл тогда благоприятное впечатление. Мы расстались у входа в метро.
Возможно, мы проговорили бы и дольше, но уходил последний поезд».
14 января 1951 года Л. П. Берия направил Б. Л. Ванникову (государственный деятель, один из руководителей производства ядерного оружия. В 1945–1953 гг. — начальник ПГУ при СМ СССР. Трижды Герой Социалистического Труда), А. П. Завенягину и И. В. Курчатову письмо, где отмечает, что работа над созданием предложенного реактора имеет исключительно важное значение, и даёт конкретные задания по развёртыванию работ.
«Учитывая особую секретность разработки нового типа реактора, надо обеспечить тщательный подбор людей и меры надлежащей секретности работ».

В заключительной части письма Берия написал:
«Кстати сказать, мы не должны забыть студента МГУ Лаврентьева, записки и предложения которого по заявлению т. Сахарова явились толчком для разработки магнитного реактора (записки эти были в Главке у тт. Павлова и Александрова). Я принимал т. Лаврентьева. Судя по всему, он человек весьма способный. Вызовите т. Лаврентьева, выслушайте его и сделайте совместно с т. Кафтановым С. В. (министр высшего образования СССР) всё, чтобы помочь т. Лаврентьеву в учебе и, по возможности, участвовать в работе. Срок 5 дней».
Лаврентьева приглашают в Главк.
«По широкой лестнице мы поднялись на второй этаж в кабинет Н. И. Павлова. (Николай Иванович Павлов, (1914–1990 гг.) организатор опытно-конструкторских работ по созданию ядерных боеприпасов. С 1950 года — первый зам. начальника ПГУ при СМ СССР, Герой Социалистического Труда начальник отдела Главного управления, курировал работы по созданию атомного водородного оружия).
Меня давно ждали. Павлов сразу позвонил кому-то, и мы пошли в другое крыло здания: впереди генерал, затем я, тоже в военной форме, но без погон.
Зашли, минуя приёмную, прямо в кабинет к начальнику Главного управления Б. Л. Ванникову. Табличку на двери я успел прочитать. В кабинете находились двое: Ванников в генеральской форме и штатский с окладистой чёрной бородой (Игорь Васильевич Курчатов (1913–1960 гг.)).
Павлов подсел к штатскому, а меня посадили напротив. За всё время моей службы в армии мне не приходилось даже издали видеть генерала, а здесь я оказался сразу перед двумя. Штатского мне не представили, и уже после встречи я спросил у Павлова, кто был этот, с бородой. Он как-то загадочно улыбнулся и ответил: «Потом узнаете». Потом я узнал, что разговаривал с Курчатовым.
Вопросы задавал он. Я подробно рассказал ему об идее использования в промышленных целях энергии ядерных реакций между лёгкими элементами. Его удивило, что витки сетки представляют собой толстые медные трубы, охлаждаемые водой. Я собирался пропускать через них ток, чтобы его магнитным полем защитить от заряжённых частиц. Но здесь в разговор вмешался Павлов, перебил меня и сказал, что я собираюсь вставить туда атомную бомбу.
Я понял, что их интересует моё первое предложение».

Докладная на имя Л. П. Берии:
«По Вашему поручению сегодня нами был вызван в ПГУ студент 1-го курса Физфака МГУ Лаврентьев О. А. Он рассказал о своих предложениях и своих пожеланиях. Считаем целесообразным:

1. Установить персональную стипендию — 600 руб.

2. Освободить от платы за обучение в МГУ.

3. Прикрепить для индивидуальных занятий квалифицированных преподавателей МГУ: по физике — Телесина Р. В., по математике — Самарского А. А. (оплату производить за счёт Главка).

4. Предоставить О. А. Л. для жилья одну комнату площадью 14 кв. м в доме ПГУ по Горьковской набережной 32/34, оборудовать её мебелью и необходимой научно-технической библиотекой.

5. Выдать О. А. Л. единовременное пособие 3000 руб. за счёт ПГУ».
Подписана: Б. Ванников, А. Завенягин (В 1945–1953 гг. Завенягин Аврамий Павлович (1901–1956 гг. г.) — заместитель Л. П. Берии в советском атомном проекте), И. Курчатов, Н. Павлов. 19 января 1951 г.
О результатах беседы рассказывает Лаврентьев:
«Для того, чтобы по предложению Курчатова закончить университет за четыре года, я должен был «перескочить» с первого курса на третий. У министра высшего образования я получил разрешение на свободное расписание, чтобы посещать занятия первого и второго курса одновременно. Кроме того, мне была предоставлена возможность заниматься дополнительно с преподавателями физики, математики и английского языка.
От физика пришлось вскоре отказаться, а с математиком Александром Андреевичем Самарским у меня сложились очень хорошие отношения. Самарский Александр Андреевич (1919 — 2008) — выдающийся математик, академик РАН, Герой Социалистического труда, лауреат Госпремии. Ему я обязан не только конкретными знаниями в области математической физику, но и умением чётко поставить задачу, от чего в значительной степени зависело её успешное и правильное решение.

С Самарским я провёл расчёты магнитных сеток, были составлены и решены дифференциальные уравнения, позволившие определить величину тока через витки сетки, при котором сетка защищалась магнитным полем этого тока от бомбардировки высокоэнергетичными частицами плазмы. Эта работа, законченная в марте 1951 г., дала начало идее электромагнитных ловушек…
Приятной неожиданностью был для меня переезд из общежития на Горьковскую набережную, в трёхкомнатную квартиру на седьмом этаже нового большого дома. Махнев предложил мне перевезти в Москву мать, но она отказалась, и вскоре одна из комнат была заселена. Специальным постановлением правительства мне была назначена повышенная стипендия, и я был освобождён от платы за обучение.
В начале мая 1951 г. был, наконец, решён вопрос о моём допуске к работам, проводившимся в ЛИПАНе (так назывался тогда Институт атомной энергии) группой И. Н. Головина.
…Моя экспериментальная программа выглядела довольно скромной. Я хотел начать с малого — с сооружения небольшой установки, но рассчитывал в случае быстрого успеха на дальнейшее развитие исследований на более серьёзном уровне. Руководство отнеслось к моей программе одобрительно, поскольку не требовались значительные средства для её начала: Махнев называл мою программу “грошовой”.
Но для начала работ требовалось благословение физиков. Я обратился к Павлову с просьбой помочь мне встретиться с Курчатовым».

Смотрины продолжались и далее. «”Прокатывая” мои идеи, — вспоминал Лаврентьев о встречах с одним из руководителей Первого главного управления (ПГУ) Н. И. Павловым, — он устраивал мне встречи с учеными, с интересом следил за нашими дискуссиями, проходившими иногда довольно бурно. Тогда для меня существовал только один авторитет — наука, и если я в чем-то был уверен, то отстаивал свою точку зрения, не считаясь ни с чем».
Однажды Павлов сказал, что звонил «хозяин», интересовался делами Лаврентьева. Сегодня высшие руководители России не находят времени для академиков, а Берию интересовал талантливый студент!
Круг знакомств рос: физики Д. И. Блохинцев (Олег его знал заочно по учебнику квантовой механики), И. Н. Головин, математик А. А. Самарский. Курчатов предложил окончить университет за четыре года, и Олег перескочил с первого курса на третий, вскоре его пригласили на работу в Лабораторию № 2 (будущий Институт атомной энергии).
Все было хорошо, но… Лаврентьев с удивлением узнает, что Сахаров и Тамм тоже занимаются вопросами удержания плазмы, правда, за счет магнитного поля.
Лишь в 1968 году Лаврентьеву стало известно, что его первая сахалинская работа попала на отзыв к Сахарову, недавнему аспиранту Тамма, и сформулированные в ней идеи запустили «цепную реакцию» мыслей московских физиков-ядерщиков, работающих над проектом по созданию водородной бомбы.

«Наша встреча с Курчатовым всё откладывалась и откладывалась. В конце концов Павлов предложил мне встретиться с Головиным, который был заместителем Курчатова (Игорь Николаевич Головин (1913-1997) физик-экспериментатор, д. ф.-м.н., профессор. В атомном проекте с 1944 г., в 1950–1958 гг. — первый заместитель И. В. Курчатова. Лауреат Сталинской (1953 г.) и Ленинской (1958 г.) премий).
В октябре в ЛИПАНе состоялось детальное обсуждение идеи электромагнитной ловушки. На обсуждении, кроме Головина и Лукьянова, присутствовал ещё один человек. Он сидел тихо в углу, внимательно слушал мои объяснения, но вопросов не задавал и в наши разговоры не вмешивался.
Когда обсуждение подходило к концу, тихо встал и вышел из аудитории.
Позднее по фотографии, напечатанной в какой-то книге, я узнал, что это был Тамм. Мне до сих пор непонятны причины, побудившие его присутствовать на этой встрече.
Хотя и не сразу, а после довольно бурной дискуссии, мои оппоненты признали идею электромагнитной ловушки правильной, и Головин сформулировал общий вывод, что в моей модели никаких дефектов не обнаружено.
К сожалению, это была лишь констатация факта пригодности электромагнитных ловушек для получения и удержания высокотемпературной плазмы. Рекомендаций начать исследования не последовало, Игорь Николаевич мотивировал это тем, что имеется более простой способ получения высокотемпературной плазмы — пинчи, где есть уже хороший задел, получены обнадёживающие результаты. …
Я не разделял мнение Головина, но спорить было бесполезно. Поскольку экспериментальную программу пробить мне не удалось, я занялся теорией. К июню 1952 года был готов отчет о моей работе, содержащий подробное описание идеи электромагнитной ловушки и расчёты параметров удерживаемой в ней плазмы. Отчёт был направлен на рецензию к М. А. Леонтовичу (руководителю теоретических работ по УТС), а 16 июня 1952 года состоялась наша первая встреча.

Леонтович начал с комплимента: моя идея его очень заинтересовала и увлекла настолько, что он сам принялся за расчёты в её обоснование. Этими словами Михаил Александрович, видимо, хотел подсластить пилюлю, которая была мне уже приготовлена. Далее последовали критические замечания, корректные по форме, но убийственные по своему содержанию…
Мои надежды на участие в разработке моей первой идеи также не сбылись. После неудачной встречи с Курчатовым и моей болезни вопрос о моем привлечении к работам по созданию водородной бомбы больше не поднимался.
Какое-то время я по инерции продолжал заниматься этой проблемой, но потом полностью переключился на термоядерный синтез».
На этом воспоминания О. А. Лаврентьева заканчиваются, но жизнь страны и работа над термоядерной бомбой интенсивно продолжались. Завеса секретности надолго похоронит значение письма О. Лаврентьева для создания термоядерного оружия и УТС.
Обратимся к статье Сергея Брезкуна:
Круг знакомств Олега Александровича рос: физики Д. И. Блохинцев (Олег его знал заочно по учебнику квантовой механики), И. Н. Головин, математик А. А. Самарский. Курчатов предложил окончить университет за четыре года, и Олег перескочил с первого курса на третий, вскоре его пригласили на работу в Лабораторию № 2 (будущий Институт атомной энергии).
Все было хорошо, но… Лаврентьев с удивлением узнает, что Сахаров и Тамм тоже занимаются вопросами удержания плазмы, правда, за счет магнитного поля.
Значительно позже Лаврентьеву стало известно, что его первая сахалинская работа попала на отзыв к Сахарову, недавнему аспиранту Тамма, и сформулированные в ней идеи запустили «цепную реакцию» мыслей московских физиков-ядерщиков, работающих над проектом по созданию водородной бомбы.
Инкогнито в углу
В середине мая 1951-го Олег получил постоянный пропуск в Лабораторию № 2, именовавшуюся также ЛИПАН (Лаборатория измерительных приборов Академии наук). Работали много, ожидался приезд Берии, который сам хотел посмотреть на эксперименты.
Лаврентьев знакомится с Львом Арцимовичем, назначенным руководителем экспериментальной программы по управляемому термоядерному синтезу, величиной в научном мире крупнейшей. Оказывается, и тот читал его первую работу, высоко ее ценит. А потом Олег встречается с Г. И. Будкером — будущим директором Института ядерной физики Сибирского отделения АН СССР. Он тоже читал работу выпускника вечерней школы рабочей молодежи и отнесся к автору очень доброжелательно.

В это время Олег жил на набережной Максима Горького (там было построено несколько домов для сотрудников ПГУ). Все, казалось бы, складывалось.
В конце июня 1951 года его принимает А. П. Завенягин, расспрашивает о жизни, о планах на будущее, предлагает путевку в дом отдыха. Нередки встречи с Павловым и Махневым — Олег хотел реализовать собственную экспериментальную программу (в силу незначительности требующихся средств «куратор» назвал ее грошовой). Но что-то стопорилось.
В октябре 1951-го в ЛИПАН состоялось детальное обсуждение идеи Олега об электромагнитной ловушке.
«Присутствовал еще один человек, — вспоминал Лаврентьев. — Он тихо сидел в углу, внимательно слушал мои объяснения, но вопросов не задавал и в наши разговоры не вмешивался. Когда обсуждение подходило к концу, он тихо встал и вышел из аудитории».
Позднее Олег понял, что это был Тамм (1895–1971 гг., выдающийся советский физик лауреат Нобелевской премии по физике).
Через полвека Лаврентьев напишет: «Причины, побудившие его присутствовать на нашей встрече инкогнито, мне непонятны».
К июню 1952-го Лаврентьев выпустил отчет с расчетами своей ловушки и параметров удерживаемой в ней плазмы, который направил на рецензию академику М. А. Леонтовичу (Михаил Александрович Леонтович (1903–1981 гг. — физик, академик, Лауреат Ленинской премии 1958 года, автор работ по физике плазмы, радиофизике), а 16 июня состоялась первая встреча еще одного крупнейшего авторитета в физической науке и пухлощекого упрямца, признающего лишь один авторитет — истины. Леонтович начал с комплиментов, но потом стал убеждать автора в нереализуемости его идей — и ловушек, и реактивного плазменного двигателя для использования в космическом пространстве.
Лаврентьев не поддался, сказал, что подумает. И тогда Леонтович при нем позвонил кому-то по телефону и сообщил: «Все в порядке…»
Наивного Олега эти слова покоробили, и он мысленно к ним добавил: «Ваше задание выполнено».
Отчет Леонтович «зарубил», хотя встречи их продолжались и академик даже хотел брать Олега в аспирантуру.
Позже Лаврентьев признается: «Заключение М. А. Леонтовича задержало начало экспериментальных исследований по электромагнитным ловушкам почти на пять лет.
Это была большая потеря не только для меня, но и для всей нашей программы по управляемому термоядерному синтезу».
Олег был парнем с крепкими нервами.

Он лишь удивлялся, почему Сахаров при разговорах уклоняется от темы той части сахалинской записки Лаврентьева, где предлагалась «настоящая» водородная бомба. Сама идея использования дейтерида лития в термоядерном заряде не может быть признана чисто лаврентьевской. Корифеи ценили ее очень высоко и признать, что мальчишка, лишенный интеллигентской изящности да еще и продвигаемый «этим» Берией, тоже оказался на высоте, еще даже не учась в МГУ, было для них непереносимо.
Однако приходилось терпеть, скрывая раздражение. С одной стороны, строптивец мог подбрасывать интересные идеи, а с другой — за ним нужен глаз да глаз…
В лаборатории парня воспринимали как протеже Берии. Когда проходили совещания, его частенько просили выйти прогуляться.
«Однажды при мне сказали, что им не завезли конденсаторы. На следующий конденсаторы доставили, и они решили, что это я постарался. Но это было совпадение!» — вспоминал Олег Александрович. В лаборатории парня сторонились. «Когда набирали группу ядерщиков, которые поехали на Арзамас работать над бомбой, меня отстранили под глупым предлогом — мол, я был в оккупации. Было очень обидно!..» — признавался Олег Александрович…
Лавры и звезды
Лаврентьев описал принцип действия водородной бомбы, где в качестве горючего использовался твердый дейтерид лития. Такой выбор позволял сделать компактный заряд — вполне «по плечу» самолету. Заметим, что первая американская водородная бомба «Майк», испытанная двумя годами позже, в 1952-м, в качестве горючего содержала жидкий дейтерий, была высотой с дом и весила 82 тонны.
Сегодня в мире уже многие признают, что водородные бомбы созданы по схеме Лаврентьева. И, как ни странно, эти сверхмощные бомбы показали всем абсурдность возникновения атомной войны. Не важно, кто ее начал бы, но выживших после срабатывания «кузькиной матери» стопроцентно не оставалось. А в принципе, и сегодня наличие именно водородной бомбы в арсенале России спасает нас от окончательного уничтожения со стороны «заклятых друзей» из-за океана. Кто бы в этом сомневался…
Олегу Александровичу принадлежит и идея использования управляемого термоядерного синтеза в народном хозяйстве для производства электроэнергии.
Цепная реакция синтеза легких элементов должна идти здесь не по взрывному типу, как в бомбе, а медленно и регулируемо. Главный вопрос состоял в том, как изолировать разогретый до сотен миллионов градусов ионизированный газ, то есть плазму, от холодных стенок реактора.
Никакой материал не выдержит такого жара. Сержант предложил на тот момент революционное решение — в качестве оболочки для высокотемпературной плазмы может выступать силовое поле. В первом варианте — электрическое.
В атмосфере секретности, которая окружала все, связанное с атомным оружием, Лаврентьев не только понимал устройство и принцип действия атомной бомбы, которая в его проекте служила запалом, инициирующим термоядерный взрыв, но и предвосхитил идею компактности, предложив в качестве горючего использовать твердый дейтерид лития-6.
Он не знал, что его послание весьма оперативно было направлено на рецензию тогда кандидату наук, а впоследствии академику и трижды Герою Социалистического Труда А. Сахарову, который уже в августе так отозвался об идее управляемого термоядерного синтеза:
«…Я считаю, что автор ставит весьма важную и не являющуюся безнадежной проблему… Я считаю необходимым детальное обсуждение проекта тов. Лаврентьева. Независимо от результатов обсуждения необходимо уже сейчас отметить творческую инициативу автора».
5 марта 1953 года умирает Сталин, 26 июня буквально накануне испытаний термоядерного заряда — венца многолетней напряжённейшей работы над ядерным проектом расстреливают Берию, а 12 августа 1953-го в СССР успешно испытывается термоядерный заряд, в котором используется дейтерид лития. Участники создания нового оружия получают государственные награды, звания и премии, зато Лаврентьев по совершенно непонятной для него причине в одночасье многое теряет.
— «В университете мне не только перестали давать повышенную стипендию, но и «вывернули» плату за обучение за прошедший год, фактически оставив без средств к существованию, — рассказывает Олег Александрович. — Я пробился на прием к новому декану физического факультета Фурсову и в полной растерянности услышал: «Ваш благодетель умер. Чего же вы хотите?»
Одновременно в ЛИПАНе был снят допуск, и я лишился постоянного пропуска в лабораторию, где по существующей ранее договоренности должен был проходить преддипломную практику, а впоследствии и работать. Если стипендию потом все-таки восстановили, то допуск в институт я так и не получил».
Другими словами, просто удалили с секретной вотчины. Оттеснили, отгородились от него секретностью. Молодой учёный даже не мог себе представить, что так может быть.
Участники создания нового оружия получают государственные награды, звания и премии, зато Лаврентьев по совершенно непонятной для него причине в одночасье теряет все. В ЛИПАНе у него был снят допуск, и он лишился постоянного пропуска в лабораторию.
Пришлось пятикурснику писать дипломный проект без прохождения практики и без научного руководителя на основе уже сделанных им теоретических работ по УТС. Несмотря на это, он успешно защитился, получив диплом с отличием. И еще полгода (!) потребовалось, чтобы получить диплом. Однако работать в ЛИПАН, единственном месте в СССР, где тогда занимались управляемым термоядерным синтезом, первооткрывателя этой идеи не взяли. Сославшись на то, что до 1944 года Лаврентьев находился на оккупированной фашистами территории его не взяли ив состав молодых учёных отбывших на работу в Арзамас.

Не имея возможности получить распределение в Обнинск, он по окончании МГУ отправляется в Харьковский физико-технический институт. Молодой специалист с необычной судьбой приехал в Харьков с отчетом о теории электромагнитных ловушек, который он хотел показать директору института К. Д. Синельникову (Кирилл Дмитриевич Синельников (1901-1966) физик-экспериментатор, один из видных участников создания советской атомной бомбы, руководитель Лаборатории № 1. Действительный член АН УССР с 1948 года).
Но Харьков не Москва. Изобретателя управляемого термоядерного синтеза, одного из авторов создания схемы водородной бомбы, поселили в общежитие, в комнату, где проживало одиннадцать человек.
Вспоминает Лаврентьев: «Если стипендию потом все-таки восстановили, то допуск в институт я так и не получил».
Так почему же не состоялся полноценный вход сержанта, прибывшего с Сахалина, в общество московской рафинированной физической элиты? И почему возникло меж ними непонимание? Даже хуже — неприятие. Ведь им было понятно, что он — оттуда, где нужна создаваемая ими и им бомба. — Из Армии, которая защитит мир на земле…
Кстати, академик Юлий Борисович Харитон (1904–1996 гг., один из создателей советских атомной и водородной бомбы, трижды Герой Социалистического Труда) — один из немногих, не поддавшийся давлению и не оставивший в своих высказываниях и воспоминаниях очерняющих слов о Лаврентии Павловиче Берии и герое нашего повествования — Олеге Александровиче Лаврентьеве…
А его, Олега Лаврентьева, просто удалили с секретной вотчины. Оттеснили, отгородились от него секретностью. Наивный молодой учёный! Он даже писал письмо Хрущёву, но письмо не имело никаких последствий…

Он даже не мог себе представить, что так может быть. Олег не знал, что еще до его приезда в Харьков Кириллу Дмитриевичу уже звонил кто-то из ЛИПАНовцев, предупреждая, что к нему едет «скандалист» и «автор путаных идей». Звонили и начальнику теоретического отдела института института Александру Ахиезеру, порекомендовав работу Лаврентьева «зарубить».
Но харьковчане не спешили с оценками. Ахиезер попросил по существу разобраться в работе молодых теоретиков Константина Степанова и Виталия Алексина. Независимо от них отчет читал и работавший с Синельниковым Борис Руткевич. Специалисты, не сговариваясь, дали работе положительную оценку.
Ну слава Богу! Влияние могущественной Московско-Арзамасской научной и околонаучной «команды» не смогло распространиться на полторы тысячи километров. Однако принимали активное участие — звонили, распространяли слухи, дискредитировали ученого… Вот так быстро сориентировавшись в изменившейся обстановке в послесталинские времена научная «братия» стала защищать «свою» территорию от внедрения «посторонних»…
Постепенно у Олега появились друзья и единомышленники, и в 1958 году в Харьковском физико-техническом институте была сооружена первая электромагнитная ловушка С1, в которой было достигнуто хорошее соответствие измеренных значений плазмы с классическими. Это была крупная победа в борьбе с неустойчивостями плазмы.
В том же году, когда секретность с термоядерных исследований была снята, выяснилось, в мире уже созданы десятки ловушек разных типов.
Заявка на открытие
О том, что все-таки именно он первым предложил удерживать плазму полем, Олег Александрович узнал случайно, наткнувшись в 1968 (! через 15 лет) году в одной из книг на воспоминания И.Тамма (Руководитель Сахарова). Его фамилии не было, лишь невнятная фраза об «одном военном с Дальнего Востока», предложившем способ синтеза водорода, которым «…даже в принципе ничего сделать было невозможно».
Лаврентьеву ничего не оставалось, как отстаивать свой научный авторитет.
Тамм, и Сахаров отлично понимали что к чему. То, что придумал Лаврентьев — это ключ, открывающий доступ к воплощению на практике водородной бомбы. Все остальное, вся теория, была давно известна абсолютно всем, поскольку была описана даже в обыкновенных учебниках. И довести идею до материального воплощения мог не только «гениальный» Сахаров, но и другой квалифицированный физик и технарь, имеющий неограниченный доступ к материальным госресурсам.

И ещё интересный кусочек, в котором хорошо чувствуется невидимая костлявая рука саботажников на американские деньги: Это уже про «период застоя», когда передовые мысли и разработки русских ученых принудительно «застаивали»…
Лаврентьев был уверен в своей идее электромагнитных ловушек. К 1976 году его группа подготовила техническое предложение на крупную многощелевую установку «Юпитер-2Т».
Все складывалось чрезвычайно удачно. Тематика поддерживалась руководством института и непосредственным руководителем отдела Анатолием Калмыковым. Госкомитет по использованию атомной энергии выделил на проектирование «Юпитера-2Т» триста тысяч рублей. ФТИНТ АН СССР брался установку изготовить.
— Я был на седьмом небе от счастья, — вспоминал Олег Александрович. — Мы сможем построить установку, которая выведет нас на прямую дорогу к термоядерному Эльдорадо! В том, что на ней будут получены высокие параметры плазмы, я нисколько не сомневался. Беда пришла с совершенно неожиданной стороны. Будучи на стажировке в Англии, Анатолий Калмыков случайно получил большую дозу облучения, заболел и умер.
А новый начальник отдела предложил Лаврентьеву спроектировать… что-нибудь поменьше и подешевле. Потребовалось два года, чтобы выполнить проект установки «Юпитер-2», где линейные размеры были уменьшены в два раза. Но пока его группа получила на этот проект положительный отзыв из Москвы, из Института атомной энергии, зарезервированная рабочая площадка была отдана под другие проекты, финансирование сократили и группе предложили… еще уменьшить размеры установки.

— Так родился проект «Юпитер-2М», уже в одну треть натуральной величины «Юпитера-2», — констатирует Олег Александрович. — Ясно, что это был шаг назад, но выбора не было. Изготовление новой установки затянулось на несколько лет. Только в середине 80-х мы смогли приступить к экспериментам, которые полностью подтвердили наши прогнозы. Но о развитии работ речи уже не было. Финансирование по УТС начало сокращаться, а с 1989 года прекратилось совсем. Я до сих пор считаю, что электромагнитные ловушки являются одной из немногих термоядерных систем, где удалось полностью подавить гидродинамические и кинетические неустойчивости плазмы и получить близкие к классическим коэффициенты переноса частиц и энергии».

В 1968-м на Новосибирской конференции по физике плазмы с Лаврентьевым знакомятся иностранные ученые. Его работы цитируют, на них ссылаются. Физик из США Э. Клеванс писал: «Пионерская работа, относящаяся к экспериментам по электронной инжекции, была выполнена Лаврентьевым, а более поздние исследования проводились Доланом и др.».
Однако за границу не командируют, игнорируются даже те приглашения в адрес Олега Александровича, где выражена готовность принимающей стороны взять на себя все расходы.
Лишь в 1974-м он впервые выехал за рубеж — в ГДР, на конференцию по низкотемпературной плазме. Годом позже его милостиво отпустили в Лозанну. Но чаще в поездках отказывали в отличие от однокурсника и бывшего соседа по общежитию на Стромынке Роальда Сагдеева, сделавшего блестящую карьеру в брежневском СССР и затем «увенчавшего» ее переселением за океан.

Вот такая судьба «физика от Бога», создателя ядерного оружия (водородной бомбы) Олега Лаврентьева. Несмотря на несколько публикаций, сделанных специалистами на основе публикации в журнале «Успехи физических наук» и личных воспоминаний Олега Лаврентьева, изданных в Новосибирске, В. Секерин опубликовал статьи (в «Дуэли» и в «Чудесах и приключениях»), где профессионально доказал наличие прямого отъема «корифеями от физики» решения по водородной бомбе, полученного простым радистом. В статьях также даны ссылки на секретный приказ Л. Берия включить Олега Лаврентьева в число разработчиков ядерного оружия как инициатора главной концепции решения. Увы, до признания явного, казалось бы, факта все еще далековато…
Свидетельство тому — статья Валентины Гаташ (Сверхсекретный физик Лаврентьев. Идею термоядерного синтеза предложил сержант срочной службы. «Известия», 30.08.2003 г.). В августе 2001 г. в журнале «Успехи физических наук» опубликован цикл статей «К истории исследования по управляемому термоядерному синтезу», в которых впервые подробно рассказано о деле О. Лаврентьева. Здесь же опубликовано и его предложение, отправленное с Сахалина 29.07.50г. вместе с отзывом А. Сахарова и поручением Л. Берия. Только после этих событий конца 2001 года Олег Александрович смог получить звание доктора наук…
Ломоносов из Пскова
В 1968-м при встрече в Новосибирске академик Будкер (автор идеи электронного охлаждения — академик Герш Ицкевич Будкер 1918–1977 основатель и первый директор Института ядерной физики Сибирского отделения Российской академии наук) в сердцах сказал Олегу Александровичу: «Угробили хорошего парня…»
Вспоминая это, Лаврентьев написал: «Мои смутные догадки после этих слов обрели реальные очертания. Меня просто «гробили», а когда «угробили», выяснилось, что я не пользовался высоким покровительством, никому и ни в чем не причинил вреда».
Тут Лаврентьев как раз ошибся. Он причинял вред самим фактом своего существования. Он хотел жить в семье ученых, а в наличии были кланы, если иметь в виду многих из тех, кто населял физический олимп. Лаврентьев был виноват уж тем, что работал на пределе сил. Он любил физику в себе, а не себя в физике, зато его антиподы ценили в первую очередь свою исключительность, «избранность».
Однако Будкер был все же не совсем прав… Сказать, что Лаврентьева так уж и «угробили», нельзя — не из того теста был сделан. Он занимался физикой, стал доктором наук, запустил в работу свою электромагнитную ловушку «Юпитер-2М». И был без преувеличения ученым с мировым именем, основоположником перспективнейшего направления, которое и сегодня разрабатывают десятки групп исследователей.
В конце концов, место Лаврентьева в «списке Головина» говорит само за себя.
Это признание научного калибра в своем, внутреннем кругу, оценка по гамбургскому счету.
Он понимал физику не через уравнения, хотя и умел строить математические модели. А так, как чувствовали идею Архимед, Паскаль, Галилей, Ломоносов, ощущая или догадываясь, как в природе развиваются процессы, исследуемые мыслью.
Один из земляков-псковичей как-то спросил Олега Александровича: не усматривает ли он параллели между собой и Ломоносовым? Ведь великого помора тоже не очень-то признавали, и он немало претерпел от академиков типа Миллера. Лаврентьев задумался, вначале пожал плечами, а потом прищурился и сказал: «А что? Может, и так…»
Удивительно то, что еще до 1973 г. на все свои запросы О. Лаврентьев получал отв