Берлинский финт

ИЩЕНКО Ростислав
Лидеры России, Германии, Франции и Украины встретились в Берлине.
Исходя из слов Меркель о том, что переговоры были «жёсткими и трудными», многие заключили, что на встрече звучали исключительно обвинения в адрес России и оказывалось совместное давление на неё.
Если это отчасти верно по отношению к «тройке», обсуждавшей Сирию, то и во время встречи «четвёрки», посвященной Донбассу, и после неё участники сообщали о том, что солидарное огромное давление оказывалось на Порошенко, а не на Путина.
В ходе переговоров обращает на себя внимание то, что Олланд, который по Украине вообще молчал и не пищал, очень резко высказывался по поводу российской активности в Сирии. Олланд — это человек, который совершенно определённо, уже до конца связан с американской позицией. Второй раз президентом Франции Олланд не изберётся, он совершенно очевидно вызывает у французов идиосинкразию, и ему уже всё равно. Остаётся только до конца отрабатывать американскую позицию. И тот факт, что Олланд выступал по Сирии, а не по Украине, показывает, что центр тяжести противостояния ушёл в Сирию. На Украине американцы уже даже не думают что-то делать, сейчас это направление в политике абсолютно маргинализировано.
Что касается радостных заявлений Порошенко о вооружённой миссии ОБСЕ на Донбассе, то первая истерика в СМИ по этому поводу была ещё весной, когда «четвёркой» впервые обсуждался этот вопрос. Российская позиция тогда была точно такой же, как сейчас: Россия ничего не имеет против вооружённой миссии ОБСЕ на Донбассе, но Украина должна об этом договориться с ДНР и ЛНР, потому что не Россия же вводит вооружённую миссию в Донбасс. С точки зрения правил любых международных организаций — хоть ООН, хоть ОБСЕ — согласие на ввод международных вооружённых сил и гарантии безопасности (хоть вооружённой, хоть безоружной миссии, хоть военной, хоть полицейской, хоть миссии наблюдателей) дают власти, реально контролирующие территорию. Это не российское изобретение, а международная норма. Понятно, почему действует эта норма. Представим, что США, или Россия, или весь Совет безопасности ООН дают согласие на введение куда-то военных, полицейских или санитаров. А на месте сидят какие-нибудь негры, папуасы или украинцы — неважно кто. И если местные, которые с оружием в руках, находятся не в курсе того, что вы кому-то дали разрешение или вообще не считают это разрешение правильным, то, когда эту миссию там начнут убивать, — кому убиваемые будут предъявлять претензии? Тем, кто дал приказание на ввод? Так они эту территорию не контролируют. Поэтому это устоявшаяся международная норма — когда власти, реально контролирующие территорию, независимо от того, признаны они или не признаны мировым сообществом, дают согласие на введение соответствующей миссии.
И Киеву было сказано: мы все не против, идите, договаривайтесь с ДНР и ЛНР. Но Киев до сих пор с ДНР и ЛНР прямых переговоров не начинал. Он вообще не признаёт их существование. Поэтому рассказы о вооружённых миссиях ОБСЕ можно вести ещё 2, 3, 4 года и так далее. Пока Порошенко не сподобится (или кто-то, кто будет вместо Порошенко) сесть за один стол с Захарченко и Плотницким и непосредственно с ними договориться — до тех пор вооружённая миссия ОБСЕ там не появится. А если украинская власть договорится с народными республиками, то, возможно, и миссия ОБСЕ не понадобится. Кстати, и Дайнего, и Басурин уже чётко заявили в спокойном тоне, что введение вооружённой миссии — абсолютно нереализуемая вещь с технической стороны. Но Украина вцепилась в эту вооружённую миссию, как в один из способов затягивать переговоры и перекладывать на Россию ответственность. Россия ловко ушла из-под удара. Было сказано: хотите вооружённую миссию — мы не против, разговаривайте непосредственно с Донбассом. Украина с Донбассом говорить не хочет и не может. Всё, вопрос снят. А ликование Порошенко по этому поводу объясняется просто. Вы что, ожидаете, что Порошенко приедет в Киев и скажет: ребята, надо мной там издевались, заставляли уступать, принуждали к сожительству? Когда он подписывал вторые Минские соглашения и его 16 часов мучили всей компанией, он же тоже вышел, отряхнулся, бодрячком приехал в Киев и рассказал, что продиктовал условия. Условия-то он продиктовал, только Украина их до сих пор почему-то выполнять не хочет.
Так что встреча «четвёрки» была чисто ритуальным действом. Переговоры имеют смысл только в том случае, если намечается какой-то конструктив. До этого была заявлена позиция Украины, из которой было понятно, что никакого конструктива не будет. Потом Меркель приглашает к себе на чай. Я предполагаю, что Меркель звонила Владимиру Владимировичу и говорила: «Надо встретиться — может быть, мы вместе друга Петра додавим? Даже если не додавим, но мы же должны показать, что формат работает. Мы же все говорим, что он нужен (и он действительно нужен), но если мы перестанем встречаться, то через 2–3 недели или через 2–3 месяца нас будут спрашивать — а что это за формат, в котором вы только переругиваетесь через СМИ?» И встретились, посидели в очередной раз, довели до Петра Алексеевича солидарную позицию Франции, Германии, России по Минским соглашениям. Пётр Алексеевич в очередной раз сделал финт ушами, уехал в Киев и сказал, что всё было совсем наоборот. Ради Бога! Это что, первый раз или последний?
Зачем тогда нужны Минские соглашения? Дело даже не в том, что они сохраняют человеческие жизни — это спорно. В конце концов, если соглашения будут продолжаться десять лет, и десять лет будут продолжаться обстрелы, то погибнет больше людей, чем погибло бы во время краткосрочных активных боевых действий. Мы не знаем, сколько соглашения ещё протянут. Просто мы столкнулись с тупиковой ситуацией, когда вроде бы нужно воевать, но воевать нельзя. Это как раз сирийский кризис очень хорошо показал, потому что, если бы Россия бы влезла за год до него на Украину, то на Сирию сил бы уже не осталось, и отношения с Европой были бы совершенно другие. Они и сейчас не благостные, а тогда были бы вообще отвратительные. То есть надо было создать политическое пространство для манёвра, когда вроде бы и войны нет, но вроде как и территория под контролем. Вот для этого был создан этот минский процесс, от которого Украина и отказаться не может, и выполнить его решения не может. Поначалу наши европейские друзья и партнёры по своей недалёкости искренне верили, что это действительно будет процесс урегулирования. Но через некоторое время они поняли, что у Украины совсем другой подход, и начали склоняться к нашей позиции. Это небольшая, но существенная дипломатическая победа.
Минские соглашения — это пространство для дипломатического манёвра, это боевые действия без войны, это попытка выиграть пространство и время, не применяя вооружённые силы. Причём с учётом того, что в интересах России этот конфликт на определённое время маргинализировать для того, чтобы не связывать там огромные ресурсы. У России ресурсы не резиновые, в случае увязания на Украине она не сможет эффективно противостоять США в других точках планеты, в той же Сирии. Но в Сирии решается судьба мира, а на Украине решается судьба Донбасса. Поэтому этот конфликт можно подморозить на какое-то время. Тот, кто победит в Сирии, победит и на Украине. Вот и всё.
О трёхсторонней встрече по Сирии. Некоторые проводят аналогии с Великой Отечественной войной — допустим, наши войска подходят к Харькову и говорят: граждане фашисты, мы вас бомбить не будем, вы забираете оружие, своих раненых, выходите, мы делаем вам коридор — и удивляются. Но, во-первых, в Сирии всё-таки идёт война (кроме того, что она осложнена внешней интервенцией) гражданская. Она идёт в городских кварталах. У Асада армия за последние годы сократилась примерно раза в 2–3. Если каждый дом он будет брать штурмом, то у него скоро войска кончатся, а боевиков в Сирию ещё подвезут. Кроме того, если он будет брать штурмом городские кварталы, экономя сухопутные войска, но разнося дома из артиллерии и при помощи авиации, то тогда, действительно, очень скоро и нам, и ему предъявят претензии по поводу того, что там пачками гибнет мирное население. Мы можем сколько угодно говорить: вы сами такие. Но долбать будут нас. Кроме того, Асаду, в отличие от США, нужен мир в Сирии. Следовательно, нужно как можно меньшее количество жертв. Потому что если ваши самолёты разнесут мой дом вместе с моей семьёй, то дружить я с вами не буду в любом варианте, чтобы в стране потом не происходило.
В силу всех этих причин предоставляются гуманитарные коридоры, по которым часть боевиков уходит, часть остаётся. Это в целом ослабляет сопротивление оставшихся. Те, которые уходят, уводят с собой семьи, с ними уходит часть мирных жителей. Потому у сирийской армии, у ВКС России оказываются развязаны руки для достаточно жёсткой зачистки тех, кто остался. Те, которые уходят — они ведь уходят куда? В город Идлиб, что на границе с Турцией. Высока вероятность, что часть из ушедших туда турки мобилизуют на войну с ИГИЛ, с которым они сейчас активно сражаются на севере. Либо часть покинувших Алеппо потихонечку рассосётся по домам оттуда. Более того, там, на севере, куда они уходят, сейчас идёт война группировок боевиков между собой. И алеппские боевики там включатся в междоусобную войну, что для Сирии тоже выгодно.
Если развить идею по поводу Великой Отечественной войны, то в 1944 году мы целой финской армии сказали: спасибо, друзья, расходитесь по домам, а мы воевать больше с вами не будем. Ещё через два месяца финская армия упорно и ответственно воевала с немцами, и несколько немецких дивизий были разгромлены финнами. То же возможно и в Сирии. Если вы знаете, что эти люди будут воевать против ваших врагов, почему их не выпустить? Это же не первый котёл, который таким образом рассасывается. В конце концов, стереть город с лица земли — это выход, но не самый лучший.
Если суммировать наблюдения по поводу встреч «четвёрки» и «тройки», то никаких серьёзных уступок со стороны России не было, как не было и серьёзных приобретений. О каких-то политических уступках речь не могла идти изначально. Дело в том, что там ни уступать, ни приобретать было не у кого. Россия конфликтует с США. А в Берлине были их младшие партнёры, и мы не уверены, что они долго будут нашими партнёрами. Поэтому просто шло очередное дипломатическое маневрирование для того, чтобы улучшить наши общие политические позиции, для того, чтобы как минимум сохранить, а как максимум улучшить наши отношения с Францией и Германией, немножко сдвинуть в лучшую сторону их позиции.

Источник