День памяти святых Бориса и Глеба: в чем смысл их подвига?

РУДАКОВ Александр
15 мая отмечается память святых князей Бориса и Глеба.
Однажды Владимир Путин, посещая известного художника Илью Глазунова (в 2009 году) и увидев картину с изображением Бориса и Глеба, задал вопрос: могут ли они быть сегодня примером для нас? В самом деле, мы, почитая святых страстотерпцев Бориса и Глеба, так до конца и не осознаем, в чем состоял смысл их подвига. Что это: пример «непротивления злу» в толстовском смысле, или нечто иное?
Надо отдать отчет и в том, что те сведения, которые мы можем почерпнуть, к примеру, в «Истории государства Российского» Карамзина, не помогают нам с ответом. Понять смысл жертвы святых Бориса и Глеба без исторического расследования — немыслимо. Поэтому — начнем наш поиск.
Для того чтобы разобраться, в чем, по замыслу Святого Владимира, заключалась будущая политическая миссия Бориса и Глеба, нужно внести определенность в вопрос об их происхождении. «Повесть временных лет» сообщает, что Борис и Глеб родились до брака князя Владимира и византийской принцессы Анны.
Однако в этом случае Борис и Глеб должны были бы появиться на свет раньше 988 года, и к моменту описываемых событий (1015) достичь возраста зрелых мужей. Как согласовать это с юностью Глеба, на которой сделан особый акцент в его житии?
Этот вопрос интересовал многих уже во времена Древней Руси. Составитель тверской летописи XIV века пришел к выводу о том Борис и Глеб — это сыновья Владимира Крестителя и византийской принцессы, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Аргументы в пользу такого вывода обобщены в работах польского историка Анджея Поппэ, подробно проанализировавшего и символику имен, данных Борису и Глебу при крещении (Роман, в честь отца Анны, византийского императора, и Давид — в честь ветхозаветного царя, бывшего самым младшим среди своих братьев), и многозначительные намеки первой церковной службы, составленной Борису («цесарским венцом украшен еси»).
Таким образом, Борис и Глеб должны были положить начало новой династии правителей Руси. С точки зрения византийского права, только они имели законное право на престол Владимира и обладали преимуществом над другими, старшими братьями, рожденными вне церковного брака.
Однако, по принятым на Руси древним обычаям, княжеский стол должен был унаследовать старший в роде, каковым являлся Святополк (усыновленный Владимиром племянник). Были свои претензии и у Ярослава — как у самого старшего из родных сыновей Владимира, родившегося в невенчанном браке с Рогнедой.
В последние годы жизни Владимира Святополк и Ярослав, готовясь к схватке за власть, начали искать союзников за пределами Руси. И нашли их: Святополк заручился поддержкой папского престола и Польши, Ярослав привлек на свою сторону скандинавов. Владимир отреагировал на все это жестко: Святополка и его духовника, католического епископа Рейнборна, заточил в тюрьму, а Ярослава планировал свести с княжения в Новгороде. Вне всяких сомнений, он планировал передать власть Роману-Борису, который командовал княжеской дружиной (и это тоже отражено в его житии).
Ярослав, не дожидаясь «отставки», поднял мятеж и пошел войной на отца. В обстановке надвигающейся междоусобной войны Владимир скончался. Бориса, который последние годы был сопротивлением отца, в это время не было в Киеве.
При этом отсутствовал он не один, а с дружиной.
Воспользовавшись ситуацией, Святополк захватил княжеский престол. Перед Борисом встал выбор: признать власть Святополка или бросить дружину на Киев, чтобы свергнуть названного брата. По каким-то причинам Борис не сделал этого. Решил ли он склониться перед роком и смиренно принять смерть от рук узурпатора? Или были какие-то иные причины?
Чтобы ответить на этот вопрос, еще раз напомним об их происхождении. Если Борис и Глеб — потомки византийских императоров, то именно это обстоятельства подготовки их убийства — убийства тайного, засекреченного. В жестоком мире дохристианской Руси конкуренция между князьями за трон была явлением, увы, нормальным. Потому-то никто и не скрывал, что Ярополка «подняли на мечи», причем предательски, во время переговоров. Ликвидация конкурентов едва ли стала бы моральным барьером и для папского престола — Рим шел навстречу откровенным и лютым здодеям, если видел в таком союзе перспективу укрепления католицизма.
Причина — в Константинополе. Святополк Окаянный подослал убийц тайно, опасаясь мести могущественного дяди князей-страстотерпцев, императора Василия Второго, василевса-воина, отличавшегося мрачной непреклонной решимостью и даже жестокостью при достижении своих целей. Убийство венценосных родственников было в ту пору серьезным поводом для войны. Как, впрочем, и в новейший исторический период: вспомним, что поводом к началу Первой мировой стало убийство эрцгерцога Фердинанда.
Власть, война, вера
Для Владимира Святого принятие христианства было не политическим, а духовным решением. Даже скупые данные летописей это подтверждают: крестившись, Владимир серьезно задумался над тем, может ли он, как христианский государь, предавать преступников смертной казни? Священникам, прибывшим из Царьграда, пришлось потратить время на то, чтобы разубедить князя. Не проливает ли этот эпизод некоторый свет на ту атмосферу, в которой воспитывались Борис и Глеб? Не объясняет ли он, как сформировалось их мировоззрение, заставившее их принести себя в жертву…
В жертву — но кому и чему? Для авторов «Повести временных лет» ответ очевиден: отказавшись идти войной на старшего в княжеском роде, святые князья умерли ради русского государства, ради того идеала власти, в который верил святой Владимир. По сути такая трактовка, безусловно, верна. К этому мы еще вернемся, но сейчас пора задуматься над тем, нет ли в этой жертве еще и иного, высшего религиозного смысла?
Борис отказался начинать войну. Какие мотивы заставили его поступить так? Верил ли Борис в право Святополка на княжеский престол? Как человек, получивший византийское воспитание — едва ли. Была ли у Бориса возможность бросить Святополку вызов? Видимо, да. За ним была дружина, да и дядя его, император Василий Второй, находился тогда на вершине могущества. Почти добив Болгарию в длившейся более двадцати лет войне, Василий вполне мог вмешаться в ситуацию, чтобы утвердить византийскую династию в Киеве. Правда, сделал бы он это отнюдь не самыми гуманными методами. Тысячи болгарских пленных, отправленных им домой после битвы пре Беласице с выколотыми глазами, могли бы подтвердить эти опасения.
Что ждало бы Русь в том случае, если бы потомки константинопольских императоров огнем и мечом доказали свое право на княжеский стол в Киеве? Не стала бы их власть восприниматься на Руси как чуждая, навязанная извне? (Отметим, что именно это и произошло в Болгарии после византийского завоевания. Многие болгары распространили свое неприятие завоевателей и на православную церковь, уйдя в одиннадцатом-двенадцатом веках в манихейскую секту «богомилов», которые отвергали святоотеческое учение, часть Священного Писания и учили, что в православных храмах живут «демоны).
Не произошло ли нечто подобное и на Руси, если бы Борис решился бы начать гражданскую войну и опереться на поддержку дяди?
Возможно, подобные вопросы вставали и перед князем Борисом. Отвечая на них, он и сделал выбор в пользу отказа от братоубийственной войны. Глеб последовал затем примеру старшего брата, решив, что путь избрать путь Авеля, дабы не пойти путем братоубийцы-Каины.
Если так, то пример Бориса и Глеба — это пример служения христианскому идеалу власти в чистом виде. Они были готовы отказаться от своих законных прав для того, чтобы само дело Владимира не было поставлено под сомнение.
Религиозная идея и национальная традиция
А риск был серьезен. Христианство — универсально и обращено ко всем людям, но в каждой конкретно-исторической ситуации оно тесно связано с той или иной национально- культурной традицией. Во времена апостола Павла большинство последователей Иисуса Христа придерживалось ритуальных предписаний Ветхого Завета, из-за чего христианство нередко воспринимали как «чужую» религию в эллинизированной и романизированной среде. Именно поэтому св. Павел, проповедовавший Евангелие среди язычников, был даже склонен увидеть благую волю Провидения в том, что большинство иудеев не приняло Благую Весть. Трудности, с которыми сталкивалась христианская проповедь в Палестине, он объяснял тем, что «иудеи отвергнуты ради спасения язычников», ради того, чтобы эллинский «дичок» привился на древе библейской религиозной традиции.

Прошло время, и уже потоки языческих народов, живших в Римской Империи, не могли помыслить себя вне христианства. Однако, по другую сторону этой культурной границы оставались славяне и скандинавы, для которых христианство было религией враждебных соседей, и язычество — своей «родной» верой. Военное и политическое соперничество казалось непреодолимым препятствием для приобщения этих народов к христианской цивилизации. Лишь благодаря святым равноапостольным Кириллу и Мефодию стало возможным создание культурно-языковых форм, в которых христианство перестало быть «чужой» религией для балканских славян. Оно утвердилось в Болгарии, соседней с Ромейской (Византийской) державой стране.
Почти одновременно с обращением Болгарии православие приняли киевские правители Аскольд и Дир (864), что, однако, не привело к крещению Руси. Она была удалена от Константинополя географически, здесь был силен скандинавский фактор. Русы считали себя врагами греков, а православие — верой своих противников.
История крещения Руси при Владимире Святом также изобилует множеством неясностей и загадок. Соответственно, летописный рассказ о «выборе вер» помогает понять не столько личные мотивы Св. Владимира (есть основания предполагать что он, будучи религиозно одаренной натурой, принял решение креститься после встречи с православным миссионером, и, по всей вероятности, сделал это тайно от дружины примерно за год до похода на Херсонес), сколько те аргументы, которые киевский князь использовал для того, чтобы убедить креститься своих воинов. Заключив союз с только начинавшим свое царствование константинопольскими василевсом Василием Вторым, Владимир, прекрасно знавший психологию своих дружинников, сделал все возможное для того, чтобы христианство в их глазах выглядело «трофеем», добытом в походе на греков. И потому поход на враждебную Василию Второму Корсунь был обставлен им именно таким образом.
После крещения Руси Владимир правил еще тридцать лет и много сделал для утверждения христианства среди знати и в крупных городах. Однако считать, что к моменту его кончины Русь стала полностью христианизирована, было бы большим заблуждением. Жрецы языческих культов, которые мало походили на сказочных «мудрых волхвов» (археологи в ходя раскопках и сейчас находят капища с аккуратно сложенными в кучи грудами человеческих костей) не готовы бы смириться с неизбежным, старались ухватиться за любой повод к мятежу. Уже спустя век после крещения жрецы атаковали Новгород (1078), и город спас другой Глеб — правнук Владимира Крестителя, зарубивший главаря мятежников, претендовавшего на управлением временем и знание будущего.
Любой конфликт с Константинополем мог вызвать возвращение к язычеству. Нечто подобное произошло в Болгарии в девятом веке после того, как царь Борис отрекся от престола и ушел в монастырь. Наследник Бориса, которого, кстати, тоже звали Владимиром, решил вернуть страну к язычеству. Крестителю Болгарии пришлось вернуться из монастыря в мир, свергнуть отступника и передать власть другому сыну — Симеону, который затем за свои деяния и подвиги заслужил назваться «Великим».
Таким образом, для того чтобы создать новые формы, привить побеги христианства на древе прежде языческой культуры, требуется и огромное усилие духа, ума и воли, как это было в случае со святыми равноапостольными Кириллом и Мефодием. А затем — и удачное стечение политических обстоятельств, позволяющее народу принять этот дар. Кирилл и Мефодий проповедовали среди предков современных чехов и хорватов, которые не смогли впоследствии сохранить свою идентичность (хотя хорваты и использовали глаголицу вплоть до ХХ века). А в Болгарии Симеона Великого подготовленные Кириллом и Мефодием учителя были востребованы державой, вставшей на ноги и стремившейся занять достойное место в мировой табели о рангах.
Что стояло на чаше весов?
Отметим, что в средние века Китай и Япония имели все шансы стать христианскими странами. На стороне миссионеров, проповедовавших христианство, были императоры, военачальники, за ними шли массы людей. Однако, в конечном счете сработала реакция отторжения «чужой» религии, принесенной иностранцами. В немалой степени это было связано с тем, что европейских державы, которые стояли за миссионерами, преследовали колониальные интересы.
Если бы Борис и Глеб начали войну за княжеский стол, обратившись за помощью к своему могущественному дяде, то они, возможно, одолели бы Святополка (что, впрочем, вовсе не было предопределено). Однако, воспользуйся они этой возможностью и утверди власть с помощью внешних сил, Русь никогда не стала бы православной страной. Еще с большей вероятностью так случилось бы и в том случае, если бы Святополк стал победителем в гражданской войне и изгнал византийцев.
Взвесив на чаше весов вопросы веры и вопросы власти, Борис и Глеб сделали свой выбор, приведший их к святости.
Дальнейшее известно — Борис и Глеб погибли, между Святополком и Ярославом началась война, в которой Ярослав вышел победителем. На этом, впрочем, междоусобные войны не кончились — на Ярослава пошел Мстислав, еще один сын Владимира. Он одолел брата, но проявил великодушие к нему, довольствовавшись лишь землями на правом берегу Днепра. После смерти Мстислава в 1036 году Ярослав стал хозяином всей русской земли. О Борисе и Глебе старались не вспоминать — до тех пор, пока на их могилах не стали совершаться чудеса — годами болевшие люди стали получать исцеления. Народ стал почитать братьев как святых, не остался в стороне от этого культа и сам Ярослав. Однако о происхождении Бориса и Глеба все равно говорить было тогда как-то неловко. Во-первых, Ярослав, в отличие от Владимира, не был союзником Византии, но постоянно враждовал с Константинополем. Во-вторых, вспоминать, что у Владимира были законные наследники, Ярославу (еще при жизни отца пошедшему на него войной) было неприятно. Возможно, в силу этих причин в «Повесть временных лет» и вошло упоминание о происхождении Бориса и Глеба от некоей «чехини».

Без Бориса и Глеба не было бы Александра Невского
Политическая деятельность — это всегда сплав амбиций и идеалов. С одной стороны, карьерные политики властолюбцы, как бы циничны они ни были, всегда нуждаются в некоем идейном оправдании своей деятельности. С другой стороны, даже самые искренние идеалисты всегда имеют определенные политические амбиции, в их сознании торжество той идеи, которой они служат, сопряжено с их личным политическим успехом. В деяниях Бориса и Глеба духовный и политический идеализм, готовность к бескорыстию и самопожертвованию проявились в самом чистом и незамутненном виде.

Вот почему два века спустя после своей гибели Борис и Глеб явились воинам Александра Невского перед Невской битвой, обещая свою помощь и заступничество. Мало кто задумывается над тем, что их явление имело для святого князя еще и некий программный смысл, приоткрывая, почему ему дарована победа и какой будет его грядущая судьба. Наделенный даром непобедимого воителя, Александр, видимо, не раз испытывал искушение ударить не только по немцам и литовцам, но и по монголам. Но, вместо этого, провел долгие годы в изматывающей дипломатической борьбе в ханской ставке, ежечасно рискуя быть подвергнутым мучительной и позорной казни. Если вникнуть в детали биографии Александра Невского, то становится ясным: его подвиг имел много общего с подвигом страстотерпцев Бориса и Глеба. Они отказались от «цесарского» самоутверждения ради Веры и ради Отечества, и точно также поступил и Александр Невский, который променял корону, обещанную папой, на одежды странника и просителя, убеждающего монгольских ханов отказаться от разорения Руси. И, в итоге, принявшего чашу с ядом из их рук.

Влияние Бориса и Глеба, несомненно, шло и дальше, проходя сквозь века. Именно благодаря нему на Руси не прижилась весьма распространенная в то время на Западе формула, согласно которой политическая власть является путем к славе и богатству.

Открывая и захватывая новые земли, люди Запада немедленно провозглашали себя «королями», «баронами», «графами», а потом — отчуждали их в собственность «Ост- и «Вест-Индских компаний, а русские — отдавали их своему государству «за просто так». Этот удивительный феномен очень точно проанализировал в свое время Иван Солоневич.
Сегодня многие воспринимают власть не в традиционном жертвенно-державном смысле, как это было на Руси, а с чисто феодальной, корыстно-эгоистической точки зрения: как повод для вседозволенности, как источник для личного обогащения. Утрата нравственных идеалов толкает в итоге на кровавый путь Каина, путь братоубийства. Вопиющим примером этого, является, в частности, современная Украина, уже три года томящаяся под игом идейных наследников убийцы Бориса и Глеба, Святополка Окаянного, который уже тысячу лет назад пытался приобщить русские земли к "европейскому будущему" и открыл ворота древнего Киева пришедшим с Запада оккупантам.
Но зло не вечно. И, кто знает, не поможет ли нам всем обращение к подвигу святых Бориса и Глеба измениться духовно и выработать у себя христианские представления о той ответственности, с которой сопряжено властное служение? Быть может, их пример - это самое ценное, что осталось у нас от религиозно-политического наследия православной Византии.