Почему Romania - не Imperium Romanum Orientale

ПОЛЕВОЙ Андрей
Пробудись, румын, от мертвенного сна,
В который погружён тиранами-варварами.
Сейчас или никогда создай свою новую судьбу,
Перед которой склонятся даже жестокие твои враги.
Сейчас или никогда докажем миру,
Что в этих руках ещё течёт римская кровь
И в нашей груди мы храним с гордостью имя
Победителя в битвах, имя Траяна
Так начинается гимн Румынии — страны, которая в дискуссии о византийском наследии занимает особое место. С точки зрения изучения преемственности имперской матрицы, «метафизического Рима», возродившегося в Константинополе-Царьграде, впоследствии перешедшего в Москву — а четвертому Риму, как известно, не бывать — Румынию как социокультурное явление изучать необходимо.
На первый взгляд, у Румынии есть всё, чтобы претендовать на римско-византийское наследие. Начиная с названия Romania и преимущественно православного вероисповедания. Трудно вспомнить, в какой ещё стране детей называют Овидием, Флавием, Тиберием, Помпеем или Траяном — как экс-президента Румынии, Траяна Бэсеску.
Относительно преемственности Румынии от Рима в научных кругах существуют разные мнения. Наиболее интересные сводятся к тому, что не Румыния произошла от Рима, а наоборот — римляне есть никто иные, как румынские колонисты. Многие в это верят вполне серьёзно.
Связь с Римом у современного Бухареста действительно есть — регион Римской Дакии географически охватывает нынешнюю Румынию, и эта территория некоторое время была вполне гармоничной окраиной Империи со всеми атрибутами провинции Рима. За 20 — 30 лет Римом было создано не менее 11 городов, дороги и пограничные укрепления, на нее распространились с административная, военная и финансовая системы Империи, появились римское право и городское самоуправление, античные религии, образование, философские учения, образ жизни, сформировавшийся в течение почти тысячелетнего интенсивного развития.
Однако, вся идеология и история Румынии может смело считаться наглядным пособием — чем на практике заканчиваются попытки «привязать» себя к цивилизационному корню, который чужд в первую очередь в сфере концептуальной метафизики. Хотя есть очень красивый гимн — кстати, один из самых длинных в мире, а судя по именам детей, Бухарест — ни дать, ни взять, Помпеи.
Если связь России, Византии и Рима вполне очевидна на понятийно-смысловом уровне, то с Румынией римское наследство мутировало каким-то совершенно уникальным, не имеющего ничего общего с другими фрагментами ромейской цивилизации образом.
Американский и по этой причине непредвзятый исследователь писал: «Некоторые местные писатели самодовольно настаивают, что Румыния есть наследница Римской Империи. … Но римские колонисты были рекрутированы в легионы из разных мест, может быть из пригородов Иерусалима или южной Германии. Добавте к этому кровь даков, сильное славянское влияние, венгров, влахов и огромный вклад цыган, и вы получите румына. … У него латинские черты: возбуждаемость, прямота, откровенность, остроумие и талант к истеричным аргументам в критических ситуациях. Он ленив и горд, как испанец, но без испанской эксцентричности, скептичен и вольнодумен, как француз, но без французского вкуса, мелодраматичен и эмоционален как итальянец, но без итальянского шарма. Один хороший наблюдатель назвал румын «плохими французами» и не без основания, — добавляем мы от себя. (Из книги John Reed: Romania in 1915, аs seen by a Radical American Journalist, Cluj-Napoca, 1993, pp. 10–12).
После ухода римлян за Дунай Румыния тут же свалилась по социокультурным меркам глубже, чем любая другая бывшая провинция Рима. После примерно 200 лет попыток даков создать у себя основы цивилизованного общества и 160 лет экспорта римской цивилизации страна возвращается в первобытное состояние на 700, а отдельные ее части и 1000 с лишним лет.
Долгое время — около 700 лет! — вообще никто не представлял, что происходит на территории Румынии. В научных источниках можно встретить несколько удивлённые версии, что такое положение дел нельзя объяснить ничем, кроме полного исчезновения в данном регионе населения, отправившегося куда-нибудь ещё.
В важнейших центрах Империи многочисленные писатели продолжают освещать перипетии внутренней жизни государства и войн с внешними противниками на восточной, рейнской, дунайской границах. Есть ровно одно исключение — Румыния.
Эту историческую загадку усугубляют сохранившиеся развалины римских городов — они не носят следов военных действий, их никто не штурмовал.
О витиеватости цивилизационного румынского пути говорит то, что «земля» по-румынски будет «pamint», что происходит от благородного латинского «pavimentum» — «мостовая».
Население территории, по меньшей мере полтысячелетия не знавшее городов, а к мощению дорог перешедшее ещё лет на 300 позже, упорно продолжало называть тропинки и колеи в полях «мостовыми».
С имперскими амбициями у Румынии никогда не было проблем. Перед нападением на СССР, маршал Антонеску требовал от своих подчиненных вести себя так, будто «власть Румынии установилась на захваченной территории на два миллиона лет». И никак не меньше.
Проблема в том, что реальность категорически не желала соответствовать попыткам Румынии надеть на себя одежду римских и византийских императоров.
От поступи румынских легионов враги, мягко говоря, не дрожали. Старорумынское слово «oastea» — «войско» происходит от латинского «hostis», что значит «неприятель».
Другими словами, всё, что попадало у румынских наследников Рима в категорию военного ремесла не имело ничего общего с национальными традициями, и могло относиться исключительно к чему-то внешнему.
Когда разразилась Первая мировая война, в Бухаресте долго определялись, к какому сильному союзнику примкнуть — Антанте или Германии с союзниками. Известна легенда, как кайзер Вильгельм поинтересовался мнением начальника генштаба Мольтке — кем Германии выгоднее видеть Румынию, союзником или врагом.
Тот ответил: «Нам все равно, Ваше Величество, на чьей стороне вступит в войну Румыния. Если на нашей — потребуются 10 дивизий, чтобы её защитить. Если против — понадобятся те же 10 дивизий, чтобы ее разбить».
Военачальник и стратег оказался прав — 11 ноября (29 октября) 1916 года германские войска начали наступление на метнувшуюся таки к Антанте Румынию. За несколько дней румынская армия фактически исчезла, как физическое явление, потеряв более 120 000.
Великая Отечественная война также не добавила фактов в копилку побед румынского оружия. Сталинград отнял у румын 158 850 человек погибших, еще 3000 солдат попали в плен. Из 18 румынских дивизий, дислоцировавшихся на южном направлении, 16 понесли тяжелые потери. Кровопролитными для румынских частей были и битвы за Крым в 1941—1942 гг., где было убито, ранено и пропало без вести 19 000 румынских захватчиков. Всего же общие потери Румынии за войну составили около 800 000 человек, из них на Восточном фронте — 630 000 человек (480 000 убитыми), на Западном — 170 000 человек.
С экономикой тоже не заладилось — и сейчас Румыния с Болгарией делят пальму сомнительного первенства в перечне самых бедных стран Европейского союза.
Нельзя сказать, что румынские элиты не стараются соответствовать действительно существующей связи с Римом и Византией. Но по необъяснимой с рациональной точки зрения причине результат оказывается стабильно-комичным.
Из того же Джона Рида, впечатления от посещения Бухареста в 1915 году: «В этом городе нет ничего оригинального, ничего индивидуального. Все заимствовано. Маленький нарядный германский король живет в маленьком нарядном дворце, похожем на французкую префектуру, и окружен маленьким помпезным двором. Правительство создано по образу и подобию бельгийского. … Кубизм кубичнее, а футуризм футуристичнее в Румынии чем у себя дома. … Кабаре и мьюзик-холлы смахивают на наименее привлекательные места Монмартра; вы можете видеть выступления похожие на безвкусные французские шоу, копии „рискованных“ комедий Theatre Antoine. Национальный театр, имитирующий Comedie Francaise, похож на Лионский муниципальный театр. Тонкий налет французской фривольности наблюдается во всем — и нет в этом ни смысла, ни шарма».
Очень жаль, что Румыния не пользуется популярностью в качестве объекта изучения в рамках концепции цивилизационной миграции — в смысле ценностно-идеологической матрицы. Румыния предоставляет огромнейший массив полученных практическим путём данных о том, как сложен путь выстраивания социокультурной матрицы империи там, где для этого нет никаких реальных предпосылок. И то, что эти данные без исключений негативны, только подчёркивает интересность пути познания на этом направлении. Всегда лучше учиться на чужих ошибках.