У китайцев половина войска были наркоманами: Единственный выживший камикадзе Квантунской армии дал интервью российским СМИ

«Я был тэйсинтай — смертник, но сдался в плен вместо того, чтобы сделать себе харакири. А по нашим обычаям вся семья предателя покрывается позором. В общем, меня в Японии никто не ждет», — рассказал газете ВЗГЛЯД Пётр Танака, единственный живущий в России камикадзе, воевавший против СССР в японской Квантунской армии.
В России 2 сентября отмечают День воинской славы — день окончания Второй мировой войны. Вспоминаем героев, отстаивавших честь и свободу родины на всех фронтах. Говорим им добрые слова. И чаще всего совершенно не задумываемся о тех, кто воевал против нас — воевал не из ненависти, а просто потому, что родился на другой земле и искренне верил в то, что его ведут правильным путем.
Один из них — 90-летний бывший японский камикадзе. В 1945 году он не сомневался в том, что обязан выполнить долг перед своей страной. И кто знает, скольких советских солдат положил, будучи пулеметчиком в отряде солдат-смертников Квантунской армии.
Его зовут Пётр Танака. Или — в как в юности — Акио, что в переводе с японского означает «яркий мужчина». Без малого полвека он честно работал — мотористом, пастухом, кочегаром — на экономику сначала СССР, потом РФ. Давно разучился писать и читать иероглифы. Разговаривая по-японски, с трудом подбирает слова. На вопрос, хотел бы вернуться на родину? — чаще всего отвечает: «Нет!» Наверное, так оно и есть. Однако по ночам, пусть и не часто видит во сне цветущую сакуру.
В этом году Танака-сан (или сельский пенсионер дядя Петя) все-таки поедет в Японию. Так сложилась жизнь.
ВЗГЛЯД: Вы, господин Танака, через месяц собираетесь в Японию. Но почему все-таки так долго — больше семи десятков лет — откладывали поездку?
ВЗГЛЯД: Ну хорошо, это сейчас. А раньше, когда работали? Неужели не хотелось встретиться с родственниками?
П.Т.: Так у меня ж там никого не осталось. Мамы не стало, когда мне было четыре года. Отец тоже умер. И мачеха.
ВЗГЛЯД: А сестра? Она ведь, если не ошибаюсь, жива?
П.Т.: Жива, только я про неё ничего не знаю. Она даже не ответила на письмо-запрос, который ей отправило генконсульство Японии. Видимо, не может простить. Я же был тэйсинтай — доброволец-смертник, но сдался в плен вместо того, чтобы сделать себе харакири. Кодекс камикадзе — слышали, знаете?
ВЗГЛЯД: Конечно. Даже выписала, когда ехала к вам: «Смерть легче пуха, ты её даже не почувствуешь, поэтому бояться умереть не стоит. Всё произойдёт мгновенно, и душа твоя обретёт вечность, а имя — уважение в обществе».
П.Т.: Ну, вот… А я не разрезал себе живот, значит, стал предателем. А по нашим обычаям вся семья предателя покрывается позором.
В общем, меня в Японии никто не ждет. Разве что сакура? Она ведь уже 72 весны без меня цвела. Может, помнит своего Акио, как вы думаете?
ВЗГЛЯД: Помнит, не сомневайтесь. Но объясните, пожалуйста, что вас заставило записаться в отряд смертников?
П.Т.: В 1943-м году, когда я окончил 8 классов школы, война была в самом разгаре и наши власти призывали молодёжь идти добровольцами на фронт. Я и пошел.
Меня записали — не помню, правда, в какую часть. В общем, в Квантунскую армию.
ВЗГЛЯД: Вы уже умели стрелять? Или добровольцев сначала посылали в какую-то школу молодого бойца?
П.Т.: Ничего такого не было. Через неделю посадили в поезд, отправили в Маньчжурию. Там было тогда более миллиона японских солдат. А стрелять нас учили еще в школе — и из карабина, и из автомата, и из пулемёта.
ВЗГЛЯД: Свой первый день на фронте помните?
П.Т.: Ещё бы! Выкопали ячейки, установили пулемёты. Китайцы нас атакуют, стреляют, мы — в них. И мы, и они погибали тысячами…Видите, у меня следы на обеих руках? Это в меня китайский пулемётчик попал.
ВЗГЛЯД: В госпитале долго лежали?
П.Т.: Совсем не лежал. Доктор намазал мне чем-то раны, забинтовал, а черед два дня я снял бинты — и снова воевать. Больно, конечно, было, но меня за это наградили медалью.
ВЗГЛЯД: И присвоили звание сержанта?
П.Т.: Нет. Сержантом — гунсо — я стал позже, когда взял в плен большого китайского начальника, генерала.
ВЗГЛЯД: Как вам это удалось?
П.Т.: Да как — как?.. Пошли ночью, впятером. Ползком, тихонько-тихонько. Один из наших в часового метнул нож и — насмерть. Я открыл палатку, вижу — генерал спит, укрывшись ковром. А под подушкой — пистолет.
Я пистолет из-под подушки вытащил, генерала в простыню замотал и потащил.
ВЗГЛЯД: Погодите, погодите, господин Танака! Генерал что — не кричал и не сопротивлялся?
П.Т.: Так он же был в наркотическом опьянении. У китайцев половина войска были наркоманами. Да и вообще они плохо воевали. Накурятся своих наркотиков и спят под кустами. Какие ж это солдаты?
В общем, за выполнение этого задания мне вручили золотую медаль, присвоили звание сержанта, и я стал командиром. У меня в подчинении было 27 человек.
ВЗГЛЯД: Как вас на передовой кормили?
П.Т.: Еды хватало. Повар варил кашу и суп на большом костре, а когда не мог готовить, нам давали сухой паёк.
ВЗГЛЯД: С обмундированием тоже всё было хорошо?
П.Т.: С этим — по-разному. Кадровые части имели полные комплекты формы, а пополнению не хватало ботинок, солдаты плели себе сандалии из соломы.
Акио Танака (фото: из личного архива)
ВЗГЛЯД: А где вы мылись, приводили себя в порядок?
П.Т.: Какое мытьё?! В войну некогда и негде было мыться. Это было очень тяжело — жара же стояла страшная, все мучились. Ходили по очереди к болоту или к луже, там и мылись. Без мыла, конечно, его не было совсем. Песком натрешься — вот тебе и вся гигиена.
ВЗГЛЯД: Но с информацией, надеюсь, все было нормально? Вы знали, что был взят Берлин, что закончилась война в Германии?
П.Т.: Всё мы знали.
ВЗГЛЯД: Артисты к вам приезжали?
П.Т.: Бывали. Помню, ансамбль — человек тридцать парней и девушек. Как раз затишье было, мы все сидели по своим окопам, а они на горке танцевали, песни пели. Не русские, конечно, наши, японские.
ВЗГЛЯД: Понятно, что не русские, вы ж с русскими тогда воевали. А как, кстати, вам советские солдаты? Лучше, чем китайские?
П.Т.: Да что там говорить… Конечно. Но и мы хорошо сражались. У русских были большие танки, в них садились по четыре-пять человек, а в наши — только три. Однако и мы хорошо стреляли.
ВЗГЛЯД: Сильному противнику не обидно и проиграть.
П.Т.: Что вам сказать… Это ведь не мы проиграли — наши генералы подписали капитуляцию. А мы воевали хорошо, смерти не боялись.
ВЗГЛЯД: Как с вами обращались, когда вы попали в плен?
П.Т.: В Хабаровске? Хорошо обращались, не били, кормили вовремя, рыбу солёную часто давали, горбушу.
С немцами, конечно, обходились хуже. Мне их было жалко, я им частенько отдавал свой паёк — рисовую кашу. В пакет бумажный заворачивал и носил.
ВЗГЛЯД: Когда японских военнопленных начали отправлять на родину, многие уехали. Почему же вы остались?
П.Т.: Уехали рядовые. А мы, командиры, были уверены, что на родине нас за предательство либо повесят, либо расстреляют. В Японии закон строг.
ВЗГЛЯД: Вы, вернувшись в 55-м, попали бы под трибунал, так?
П.Т.: Точно.
ВЗГЛЯД: А сейчас поедете — вам это не грозит? Прошёл срок давности?
П.Т.: Ну, думаю, таким стариком военный трибунал вряд ли заинтересуется.
ВЗГЛЯД: Вот уж на старика вы точно не похожи!
П.Т.: Ёлки-палки, неужели — правда, молодо выгляжу? Эх, жаль, жизнь быстро пролетела.
ВЗГЛЯД: Жалеете, что пришлось большую ее часть провести не на родине или стали в России совсем своим?
П.Т.: Своим в России, скажу честно, я так и не стал. А про родину — что ж… Очень, конечно, хочется посмотреть, как там сегодня живут. А вы в самом деле думаете, что моя сакура меня всё ещё ждёт?
Автор и редакция благодарят за помощь в организации этого интервью Андрея Лазурина, председателя международного военно-исторического объединения FRONT LINE.
Текст: Светлана Белоусова

По материалам