Религиозное искусство принадлежит народу: к вопросу о православии и «золотых куполах»

ГЛУШЕНКОВ Григорий
В передаче «Слово пастыря» Патриарху Кириллу был задан каверзный вопрос о роскоши церковного убранства. «Нужно ли украшать церкви в то время, когда у множества людей нет средств на пропитание?- спрашивал автор одного из писем в адрес телепрограммы,- Не лучше ли потратить эти средства на поддержку бедняков?»
Патриарх справедливо указал, что в таком случае не надо строить театры, музеи, торговые центры, потому что у бедноты нет возможности их посещать и можно отдать эти средства на поддержку обездоленных. Однако общество должно совмещать заботу о бедных с развитием науки, культуры, с созданием прекрасного.
Краткость телевизионного формата не позволила главе Русской церкви развить эту тему. А поговорить есть о чём. Не случайно ведущий британский византолог Джонатан Харрис назвал религиозную эстетику одной из четырёх важнейших черт Православной цивилизации. Стремление к визуальной красоте Церкви проявилось ещё в Византии. При этом большие средства, затраченные на украшение храмов, ничуть не противоречили благотворительной миссии, скорее наоборот — продолжали её.
С первых веков своего существования Церковь несла огромную социальную нагрузку.
Например, Иоанн Златоуст, будучи архиепископом Константинопольским, построил четыре бесплатные больницы. В Александрии — крупнейшем городе античной ойкумены с почти миллионным населением — помощь от церкви в виде бесплатных обедов получало 75 000 человек. В Сирии епископ Феодорит, возглавив кафедру города Кира, взял под опеку даже коммунальное хозяйство, восстановив заброшенные акведуки и наладив работу бань. Духовные лидеры православных общин искренне стремились помочь своим единоверцам, и не только им, но также инославным людям, попавшим в трудные жизненные обстоятельства. Это было зримым проявлением служения Христу.
Церковное искусство тоже во многом выполняло социальную функцию. Ведь обитатели лачуг лишены доступа к прекрасному. С другой стороны, знать, проживающая во дворцах, ежедневно наслаждается красотой их архитектурных форм, росписью стен, мозаичными панно и другими шедеврами искусства в своём частном пользовании. Церковь сделала эти шедевры доступными для всех. Большевистский лозунг «Искусство принадлежит народу!» опоздал на полтора тысячелетия. За много веков до октябрьской революции этот принцип воплотило Православие.
Лучшие архитекторы, ювелиры, художники Византийской империи выполняли не частные заказы аристократов, а работали на православную церковь — созданные ими купола и арки, фрески и мозаики, произведения художественной резьбы и ковки становились общедоступными. Любой нищий мог войти в храм и бесплатно любоваться достижениями искусства. Скажем больше,- этот нищий не считал себя временно допущенным к произведениям культуры из милости священства. Будучи членом христианской общины, он выступал совладельцем этой красоты и богатства — оно принадлежало ему в той же степени, в какой его собственная жизнь принадлежала Церкви.
Так было на протяжении долгих веков. И в православной России, в то время, как театры, библиотеки, картинные галереи действовали для довольно узкого круга аристократии и городской интеллигенции, Церковь, по точному наблюдению Георгия Федотова, была для крестьянина и театром, и библиотекой, и картинной галереей.
И прежде, и сейчас средства, вложенные в религиозную эстетику, в убранство храмов — становятся общенародным культурным достоянием. Они принадлежат всем, они удовлетворяют насущные художественные потребности народа, включая его самую бедную и обездоленную часть.

Попытка западных религиозных течений отказаться от «церковной пышности» не привела к торжеству скромности и аскетизма.
Если в Православии мы видим множество людей-аскетов, созидающих общую красоту для всех, то на Западе множество прихожан, сэкономивших на аскетичной церкви, увлечены созданием частной красоты для себя. Конечно, любви к ближнему это не прибавляет, а напротив, разделяет общество.
Да, в мире есть и будут люди, которым остро не хватает элементарных материальных благ. Но это не значит, что у них полностью притупились эстетические чувства и культурные потребности, и что им ничего не надо, кроме куска хлеба. Этим людям также нужна красота. И в двадцать первом веке Церковь продолжает оставаться чуть ли не единственным местом, где красота совершенно безвозмездно служит всем и открыта для всех.