Кто виноват в атаках на российские школы?
21 января 2018
22.01.2018 - 0:30
Не успели дикие инциденты в школах Перми и Бурятии вызвать естественные вопросы «кто виноват?» и «что делать?», как откуда-то объявились многочисленные «социальные психологи» с готовым ответом.
Они назвали внезапные вспышки подросткового насилия «неизбежным злом». И со ссылками на зарубежный (прежде всего, американский) опыт принялись утверждать, что это даже не следствие распространения «примеров подросткового насилия» через соцсети, а просто проявление темной стороны человеческой личности: ничего тут не поделаешь, бывает.
И им бы, возможно, следовало тут доверять как специалистам, если бы не существование другого школьного опыта, а именно советского.
В отличие от огнестрельного оружия, ножей, в том числе и среди подростков, в советские годы гуляло предостаточно (многие из «бывших советских детей» прекрасно помнят правила очень популярной в то время школьной игры «в ножички»).
А вот случаев подобных атак не помнит, наверное, никто.
Более того. И на Западе до новейшего времени они были не очень-то и распространены. По крайней мере, первым по настоящему резонансным школьным расстрелом, всколыхнувшим американское общество, стал тот самый, произошедший в апреле 1999 года в школе «Колумбайн» небольшого городка Литтлтон.
Тогда это событие в США также вызвало волну общественных дискуссий о многочисленных проблемах «социальной среды, вызывающей агрессивную реакцию человека». И уже почти два десятилетия как дискуссии, так и школьные расстрелы продолжаются. А двое малолетних убийц-«колумбайнеров», показательно покончивших с собой, внезапно обрели культ и подражателей. В том числе и среди наших малолетних упырей.
И, наверное, именно в «смене эпох» и надо искать основные причины происходящего, а вовсе не в темных иррациональных «истоках зла», гнездящихся в потаенных уголках любой человеческой души.
Следственное управление Следственного комитета РФ по Республике Бурятия © РИА Новости
Именно на конец 90-х пришлись в США первые последствия разрушения традиционной консервативной (прежде всего, семейной) морали, которое в США началось еще в шестидесятые поколением «детей-цветов». И именно представители этого поколения стали родителями «поколения Columbine»: подчеркиваем, не «виновниками» — их здесь искать глупо, а именно родителями.
В семьях которых уже просто не было того жесточайшего «нравственного каркаса», который, с одной стороны, безусловно, был даже где-то удушающим. Но, с другой стороны, делал просто немыслимым появление поколений с релятивистскими подходами к вопросам добра и зла.
У нас это, как видим, начало проявляться у подростков, родители которых в свое время были «детьми девяностых». Однако до нас данные инциденты докатились, предположим, не по причине разрушения консервативной семьи (все-таки советские семьи были не настолько фундаменталистски «традиционными», как в США).
Наша проблема тут немного в другом: за создание нравственного каркаса в процессе воспитания ребенка в советские времена отвечала не только семья, но и школа.
А вот во времена «постсоветские» эта функция, особенно в процессе «образовательных реформ» с превращением образования в услугу, была едва ли не полностью исключена как несовременная и нецивилизованная: сейчас можно говорить что угодно, но реформаторы вполне сознательно и открыто делали все, чтобы наша школа перестала быть хоть в малейшей мере «советской».
Усиленно подглядывая у старших бледнолицых братьев «по-настоящему цивилизованные» образцы. Какое тут может быть еще «воспитание»?
Педагогические методички утверждали: «Воспитательная система школы сугубо индивидуальна, она создается в каждом учреждении образования и не может быть привнесена из одного в другое.
И когда полтора года назад множественных реформаторов сменила министр Васильева, заявившая вдруг о воспитательной функции школы, из которой должен выходить человек, «у которого есть нравственный стержень», — она, как ренегат и носитель несовременного подхода, была дружно осмеяна передовыми ресурсами.
Если за функцию воспитания в школе «факультативно» отвечает классный руководитель, а единых стандартов и критериев оценки этой факультативной (в свободное время от «натаскивания на ЕГЭ») работы нет — то школа теряет над учеником моральную власть.
А дальше все просто. В середине прошлого века интеллектуальную Европу потряс роман Уильяма Голдинга «Повелитель мух».
Эта книга зафиксировала в интеллектуальном сознании одну простую вещь: ребенок — это далеко не всегда «ангел». И без закрепленного жесткого каркаса «взрослой» поведенческой морали этот маленький человек еще и маленький хищник.
И поскольку данный моральный каркас образуется только в результате воспитания, то, если им не заниматься, маленький человек очень легко может превратиться в самого настоящего зверя, причем образовательные и социальные навыки тут не спасают. В «Повелителе мух» главным зверем в изолированном на острове детском сообществе становится очень способный и красивый парнишка, староста церковного хора.
К сожалению, сейчас это предостережение нобелевского лауреата в передовом мире старательно табуируется.
Утверждая приоритет «прав ребенка» над «правом семьи» или «правом учителя», любое общество уничтожает воспитательную функцию последних. Но это не значит, что детей и подростков не воспитывает никто. Просто свято место занимает уже что-то совсем другое.
В упомянутом романе дети начали поклоняться злому идолу, которого соорудили сами.
Дмитрий Лекух
Читайте также: ООН прекращает помощь, которой не было? — военкор Александр Коц
Не успели дикие инциденты в школах Перми и Бурятии вызвать естественные вопросы «кто виноват?» и «что делать?», как откуда-то объявились многочисленные «социальные психологи» с готовым ответом.
Они назвали внезапные вспышки подросткового насилия «неизбежным злом». И со ссылками на зарубежный (прежде всего, американский) опыт принялись утверждать, что это даже не следствие распространения «примеров подросткового насилия» через соцсети, а просто проявление темной стороны человеческой личности: ничего тут не поделаешь, бывает.
И им бы, возможно, следовало тут доверять как специалистам, если бы не существование другого школьного опыта, а именно советского.
В отличие от огнестрельного оружия, ножей, в том числе и среди подростков, в советские годы гуляло предостаточно (многие из «бывших советских детей» прекрасно помнят правила очень популярной в то время школьной игры «в ножички»).
А вот случаев подобных атак не помнит, наверное, никто.
Более того. И на Западе до новейшего времени они были не очень-то и распространены. По крайней мере, первым по настоящему резонансным школьным расстрелом, всколыхнувшим американское общество, стал тот самый, произошедший в апреле 1999 года в школе «Колумбайн» небольшого городка Литтлтон.
Тогда это событие в США также вызвало волну общественных дискуссий о многочисленных проблемах «социальной среды, вызывающей агрессивную реакцию человека». И уже почти два десятилетия как дискуссии, так и школьные расстрелы продолжаются. А двое малолетних убийц-«колумбайнеров», показательно покончивших с собой, внезапно обрели культ и подражателей. В том числе и среди наших малолетних упырей.
И, наверное, именно в «смене эпох» и надо искать основные причины происходящего, а вовсе не в темных иррациональных «истоках зла», гнездящихся в потаенных уголках любой человеческой души.
Следственное управление Следственного комитета РФ по Республике Бурятия © РИА Новости
Именно на конец 90-х пришлись в США первые последствия разрушения традиционной консервативной (прежде всего, семейной) морали, которое в США началось еще в шестидесятые поколением «детей-цветов». И именно представители этого поколения стали родителями «поколения Columbine»: подчеркиваем, не «виновниками» — их здесь искать глупо, а именно родителями.
В семьях которых уже просто не было того жесточайшего «нравственного каркаса», который, с одной стороны, безусловно, был даже где-то удушающим. Но, с другой стороны, делал просто немыслимым появление поколений с релятивистскими подходами к вопросам добра и зла.
У нас это, как видим, начало проявляться у подростков, родители которых в свое время были «детьми девяностых». Однако до нас данные инциденты докатились, предположим, не по причине разрушения консервативной семьи (все-таки советские семьи были не настолько фундаменталистски «традиционными», как в США).
Наша проблема тут немного в другом: за создание нравственного каркаса в процессе воспитания ребенка в советские времена отвечала не только семья, но и школа.
А вот во времена «постсоветские» эта функция, особенно в процессе «образовательных реформ» с превращением образования в услугу, была едва ли не полностью исключена как несовременная и нецивилизованная: сейчас можно говорить что угодно, но реформаторы вполне сознательно и открыто делали все, чтобы наша школа перестала быть хоть в малейшей мере «советской».
Усиленно подглядывая у старших бледнолицых братьев «по-настоящему цивилизованные» образцы. Какое тут может быть еще «воспитание»?
Педагогические методички утверждали: «Воспитательная система школы сугубо индивидуальна, она создается в каждом учреждении образования и не может быть привнесена из одного в другое.
И когда полтора года назад множественных реформаторов сменила министр Васильева, заявившая вдруг о воспитательной функции школы, из которой должен выходить человек, «у которого есть нравственный стержень», — она, как ренегат и носитель несовременного подхода, была дружно осмеяна передовыми ресурсами.
Если за функцию воспитания в школе «факультативно» отвечает классный руководитель, а единых стандартов и критериев оценки этой факультативной (в свободное время от «натаскивания на ЕГЭ») работы нет — то школа теряет над учеником моральную власть.
А дальше все просто. В середине прошлого века интеллектуальную Европу потряс роман Уильяма Голдинга «Повелитель мух».
Эта книга зафиксировала в интеллектуальном сознании одну простую вещь: ребенок — это далеко не всегда «ангел». И без закрепленного жесткого каркаса «взрослой» поведенческой морали этот маленький человек еще и маленький хищник.
И поскольку данный моральный каркас образуется только в результате воспитания, то, если им не заниматься, маленький человек очень легко может превратиться в самого настоящего зверя, причем образовательные и социальные навыки тут не спасают. В «Повелителе мух» главным зверем в изолированном на острове детском сообществе становится очень способный и красивый парнишка, староста церковного хора.
К сожалению, сейчас это предостережение нобелевского лауреата в передовом мире старательно табуируется.
Утверждая приоритет «прав ребенка» над «правом семьи» или «правом учителя», любое общество уничтожает воспитательную функцию последних. Но это не значит, что детей и подростков не воспитывает никто. Просто свято место занимает уже что-то совсем другое.
В упомянутом романе дети начали поклоняться злому идолу, которого соорудили сами.
Дмитрий Лекух
Читайте также: ООН прекращает помощь, которой не было? — военкор Александр Коц
Источник - Русская весна
