Что случилось с Дмитрием Быковым — мнение
1 января 1970
02.05.2019 - 14:29
Публицист Дмитрий Ольшанский — о неожиданных «пируэтах» известного либерального литератора.
Дмитрий Быков, едва очнувшись после больничного забытья, сразу принялся писать в «Новой газете» сатирические стихи, высмеивая долгожданную раздачу русским паспортов России.
Стихи длинные и очень плохие, приведу только один фрагмент:
Ведь знал же Крым, куда он лезет,
И признавалось большинство,
Что не о славе русской грезит,
А чтоб решали за него.
Есть колоссальная прослойка
Людей, боящихся свобод,
Причем боящихся настолько,
Что это прямо их гребет.
Про русский мир на их бы месте
Я вообще бы помолчал —
Не столько из понятья чести,
А из совсем иных начал.
Таким угодливым и сирым,
И приблатненным, Бог, прости,
Не стоит зваться русским миром:
Им долго до него расти.
Зачем он занимается этим позорным «творчеством»? Вопрос не менее интересный, чем навязчивое стремление Прилепина оправдать Колыму.
Я знал Быкова много лет. И я хорошо помню, что в нулевые годы его взгляды не имели ничего общего с тем, что он горами выдает сейчас.
Больше того, в разгар первого Майдана Быков оценивал происходящее так трезво и скептично, что журналист Панюшкин — идеологически находившийся тогда примерно там, где Быков находится сейчас, — даже пытался вызвать его на дуэль, усмотрев оскорбление в реакции Быкова на какие-то его тексты, полные любви к соседней стране.
Сложно себе это представить, но пятнадцать лет назад мы с Быковым, Крыловым и Холмогоровым некоторое время издавали вместе газету, игравшую роль этакого молодежного «Завтра».
Что же случилось потом?
Откуда взялось все это безумие про «я больше никогда не поеду в Крым, он оккупирован» (а Быков обожал Крым, постоянно ездил в Артек, и самые замечательные страницы его весьма недурного — кстати, рекомендую — романа «Орфография» посвящены именно Крыму) и «таким угодливым и сирым не стоит зваться русским миром» (автор так самозабвенно фигачит халтуру и пропаганду, что даже забывает элементарное: слово «сирый» в русской культуре имеет сугубо положительный христианский смысл).
Я расскажу вам, откуда это взялось.
И это история совсем не только про Быкова, но и про многих, многих журналистов, писателей, художников etc.
Дело в том, что здравомыслящего, политически терпимого и не заряженного еще нелепой русофобией молодого Быкова терзала одна проблема.
Он — хоть и москвич, образованный человек, всем известный, многими любимый, уже автор многих книг — комплексовал перед высокомерной либеральной интеллигенцией, вышедшей из больших квартир и советских элит.
Ему казалось, что он — сын учительницы, далекий от «своего круга», не имевший влиятельных родственников и яркой родословной, трудно зарабатывавший деньги в разных редакциях, ценимый прежде всего народом за «Времечко», «куртуазных маньеристов» и хорошие, но слишком «понятные» рифмованные стихи, — представляет собой что-то обидно несовершенное, по сравнению с этими балованными снобами.
Ему казалось, что они презирают его, не принимают его, смотрят на него сверху вниз.
Примерно так оно, кстати, и было на самом деле.
Замечу в сторону, что ровно то же самое чувство свойственно и Захару Прилепину, но, поскольку исходные биографические свойства Быкова все же более «мягкие», чем у Захара, он органически не мог в качестве мести этим людям полюбить Сталина и ограничивался более умеренным диссидентством.
Как и я. Думаю, это умеренное инакомыслие нас и сближало, помимо прочего.
А потом что-то произошло. Что именно — лучше всех описал Хармс.
«Но вот как-то утром у Абрама Демьяновича что-то отскочило от правого глаза. Абрам Демьянович потер этот глаз и вдруг увидел свет. А потом и от левого глаза что-то отскочило, и Абрам Демьянович прозрел. С этого дня Абрам Демьянович пошел в гору.
Всюду Абрама Демьяновича нарасхват. А в Наркомтяжпроме, так там Абрама Демьяновича чуть не на руках носили. И стал Абрам Демьянович великим человеком».
В случае Быкова это произошло примерно в 2010–2011 году, когда они с Ефремовым и Васильевым начали исполнять комические куплеты на злободневные политические темы — и этот проект внезапно сделался бешено популярным именно среди той самой публики, на внимание которой Быков тщетно претендовал до этого, публики на полдороги между телеканалом «Дождь» и Барвихой.
Дальше — больше. Дальше Болотная площадь, где он оказался буквально в гуще тех самых людей, которых до этого вроде бы терпеть не мог, которых справедливо критиковал, над которыми так смеялся, и — о счастье! — все состоялось, случилось, срослось.
Мажорно-либеральная аудитория приняла его и признала, он добился того «элитного», а не «массового» успеха, которого ждал столько лет.
И он начал стремительно подстраиваться под то, что там носят (привет «угодливости» русского мира). Научился верить во все самые глупые, пошлые, истеричные мифы вожделенного «хорошего общества» — и сам начал выдавать их с таким рвением, словно бы всегда таким был.
Проклял некогда любимый Крым. Объявил многих прежних друзей «умершими».
И, я надеюсь, будет жить долго и счастливо под долгие и непрекращающиеся аплодисменты — тех, кого надо, а не кого попало.
Почему я об этом пишу? Как я сказал выше, это история совсем не только Быкова. Их — таких — много.
И каждый раз, когда вы читаете очередные тексты про «рабский менталитет», «империю», которая душит «свободные народы», «угодливость русского мира» и тому подобное, — помните, что многие из них выдают всю эту понесуху просто потому, что рыба ищет, где глубже, а человек ищет, где лучше.
Он, человек, не хочет быть с сирыми, он хочет быть за одним столом с самыми благополучными, приличными, высокомерными, с самыми правильными во всех отношениях, с теми, у кого на лбу печать: «мир за меня».
И, чтобы попасть за этот стол, а потом, не дай Бог, не быть оттуда изгнанным, он готов на многое, и на «империю», и на «менталитет», и на сатирические стишки про ненужных русских.
И он по-своему прав. А как иначе? Ведь в Наркомтяжпроме именно за это на руках носят.
Читайте также: В Госдуме оценили идею Киева лишать украинского паспорта за получение российского
Публицист Дмитрий Ольшанский — о неожиданных «пируэтах» известного либерального литератора.
Дмитрий Быков, едва очнувшись после больничного забытья, сразу принялся писать в «Новой газете» сатирические стихи, высмеивая долгожданную раздачу русским паспортов России.
Стихи длинные и очень плохие, приведу только один фрагмент:
Ведь знал же Крым, куда он лезет,
И признавалось большинство,
Что не о славе русской грезит,
А чтоб решали за него.
Есть колоссальная прослойка
Людей, боящихся свобод,
Причем боящихся настолько,
Что это прямо их гребет.
Про русский мир на их бы месте
Я вообще бы помолчал —
Не столько из понятья чести,
А из совсем иных начал.
Таким угодливым и сирым,
И приблатненным, Бог, прости,
Не стоит зваться русским миром:
Им долго до него расти.
Зачем он занимается этим позорным «творчеством»? Вопрос не менее интересный, чем навязчивое стремление Прилепина оправдать Колыму.
Я знал Быкова много лет. И я хорошо помню, что в нулевые годы его взгляды не имели ничего общего с тем, что он горами выдает сейчас.
Больше того, в разгар первого Майдана Быков оценивал происходящее так трезво и скептично, что журналист Панюшкин — идеологически находившийся тогда примерно там, где Быков находится сейчас, — даже пытался вызвать его на дуэль, усмотрев оскорбление в реакции Быкова на какие-то его тексты, полные любви к соседней стране.
Сложно себе это представить, но пятнадцать лет назад мы с Быковым, Крыловым и Холмогоровым некоторое время издавали вместе газету, игравшую роль этакого молодежного «Завтра».
Что же случилось потом?
Откуда взялось все это безумие про «я больше никогда не поеду в Крым, он оккупирован» (а Быков обожал Крым, постоянно ездил в Артек, и самые замечательные страницы его весьма недурного — кстати, рекомендую — романа «Орфография» посвящены именно Крыму) и «таким угодливым и сирым не стоит зваться русским миром» (автор так самозабвенно фигачит халтуру и пропаганду, что даже забывает элементарное: слово «сирый» в русской культуре имеет сугубо положительный христианский смысл).
Я расскажу вам, откуда это взялось.
И это история совсем не только про Быкова, но и про многих, многих журналистов, писателей, художников etc.
Дело в том, что здравомыслящего, политически терпимого и не заряженного еще нелепой русофобией молодого Быкова терзала одна проблема.
Он — хоть и москвич, образованный человек, всем известный, многими любимый, уже автор многих книг — комплексовал перед высокомерной либеральной интеллигенцией, вышедшей из больших квартир и советских элит.
Ему казалось, что он — сын учительницы, далекий от «своего круга», не имевший влиятельных родственников и яркой родословной, трудно зарабатывавший деньги в разных редакциях, ценимый прежде всего народом за «Времечко», «куртуазных маньеристов» и хорошие, но слишком «понятные» рифмованные стихи, — представляет собой что-то обидно несовершенное, по сравнению с этими балованными снобами.
Ему казалось, что они презирают его, не принимают его, смотрят на него сверху вниз.
Примерно так оно, кстати, и было на самом деле.
Замечу в сторону, что ровно то же самое чувство свойственно и Захару Прилепину, но, поскольку исходные биографические свойства Быкова все же более «мягкие», чем у Захара, он органически не мог в качестве мести этим людям полюбить Сталина и ограничивался более умеренным диссидентством.
Как и я. Думаю, это умеренное инакомыслие нас и сближало, помимо прочего.
А потом что-то произошло. Что именно — лучше всех описал Хармс.
«Но вот как-то утром у Абрама Демьяновича что-то отскочило от правого глаза. Абрам Демьянович потер этот глаз и вдруг увидел свет. А потом и от левого глаза что-то отскочило, и Абрам Демьянович прозрел. С этого дня Абрам Демьянович пошел в гору.
Всюду Абрама Демьяновича нарасхват. А в Наркомтяжпроме, так там Абрама Демьяновича чуть не на руках носили. И стал Абрам Демьянович великим человеком».
В случае Быкова это произошло примерно в 2010–2011 году, когда они с Ефремовым и Васильевым начали исполнять комические куплеты на злободневные политические темы — и этот проект внезапно сделался бешено популярным именно среди той самой публики, на внимание которой Быков тщетно претендовал до этого, публики на полдороги между телеканалом «Дождь» и Барвихой.
Дальше — больше. Дальше Болотная площадь, где он оказался буквально в гуще тех самых людей, которых до этого вроде бы терпеть не мог, которых справедливо критиковал, над которыми так смеялся, и — о счастье! — все состоялось, случилось, срослось.
Мажорно-либеральная аудитория приняла его и признала, он добился того «элитного», а не «массового» успеха, которого ждал столько лет.
И он начал стремительно подстраиваться под то, что там носят (привет «угодливости» русского мира). Научился верить во все самые глупые, пошлые, истеричные мифы вожделенного «хорошего общества» — и сам начал выдавать их с таким рвением, словно бы всегда таким был.
Проклял некогда любимый Крым. Объявил многих прежних друзей «умершими».
И, я надеюсь, будет жить долго и счастливо под долгие и непрекращающиеся аплодисменты — тех, кого надо, а не кого попало.
Почему я об этом пишу? Как я сказал выше, это история совсем не только Быкова. Их — таких — много.
И каждый раз, когда вы читаете очередные тексты про «рабский менталитет», «империю», которая душит «свободные народы», «угодливость русского мира» и тому подобное, — помните, что многие из них выдают всю эту понесуху просто потому, что рыба ищет, где глубже, а человек ищет, где лучше.
Он, человек, не хочет быть с сирыми, он хочет быть за одним столом с самыми благополучными, приличными, высокомерными, с самыми правильными во всех отношениях, с теми, у кого на лбу печать: «мир за меня».
И, чтобы попасть за этот стол, а потом, не дай Бог, не быть оттуда изгнанным, он готов на многое, и на «империю», и на «менталитет», и на сатирические стишки про ненужных русских.
И он по-своему прав. А как иначе? Ведь в Наркомтяжпроме именно за это на руках носят.
Читайте также: В Госдуме оценили идею Киева лишать украинского паспорта за получение российского
Источник - Русская весна
