Татьяна Жданок: шанс русского языка стать официальным в ЕС хоть и маленький, но есть
25 ноября 2014
25.11.2014 - 22:16
Татьяна Жданок, русский депутат Европарламента от Латвии:
Когда европейские лидеры говорят о свободном функционировании русского языка в Балтии или на Украине, они умалчивают важную деталь. А в ней подвох. За счёт закрытия русских школ, отсутствия русского языка в документообороте и в СМИ язык перемещается на кухню, а потом умирает естественным путём. Гарантия его свободного функционирования одна — официальный статус в стране, где есть русские меньшинства, а в идеале — в ЕС, где насчитывается семь миллионов русских.
Поскольку в Европарламенте я отстаиваю интересы русской общины Латвии, я вошла во фракцию, которая представляет национальные меньшинства и регионы Европы. Но, в отличие от каталонцев или шотландцев, русские Латвии не требуют территориальной автономии или независимости. Мы настаиваем на культурной автономии — на праве признания русского языка официальным, на праве получения образования на русском языке с тем, чтобы наши дети оставались русскими.
Однако сегодня эта задача усложняется как внутри Латвии, так и в рамках ЕС. Проблема в том, что с русской общиной Латвии произошло то, что происходит со всеми нацменьшинствами. Русские не только Латвии, но всей Балтии поделились минимум на две группы: на конформистов, или так называемых ассимилянтов, и нонконформистов. Ассимилянты — их число растёт — считают, что лучше отдать детей в латышский детский садик, латышскую школу. «Как латышам детям будет лучше», — распространённая позиция русских родителей. При этом они знают, что эти детки уже запрещают родителям поднимать телефонную трубку. Они стесняются своих одноклассников, которые могут узнать, что их родители не латыши. Так в условиях принудительной ассимиляции происходит разрыв поколений и стирание русской идентичности. Но добровольная ассимиляция не запрещена. Мы, нонконформисты, боремся против принудительной ассимиляции — стратегической задачи Латвии и других стран ЕС, которые пытаются стать национальными, пренебрегая меньшинствами.
Вот только давление на конформистов и на нас, нонконформистов, идёт с двух сторон. Чтобы понять его природу, я ездила к венграм в Румынию. Венгры, как и русские, остаются одной из самых больших диаспор Восточной Европы. Они, помимо Румынии, живут в Словакии, Сербии, Австрии, на Украине. Они последовательно, как и поляки в Литве, настаивают на своей идентичности. А русские перестали сопротивляться ассимиляции. Почему? Ведь все мы, так называемые традиционные меньшинства, не эмигранты, веками жили, никуда не двигались, двигались границы государств, осуществляющих суверенитет над нашими территориями. Ответ на этот вопрос ко мне стал приходить в венгерской части Румынии. Ещё меня к нему приблизил коллега Чаба Табайдзи, депутат Европарламента от Венгрии. Он был министром по делам диаспоры в венгерском правительстве, работал в посольстве Венгрии в СССР. С его аргументом трудно спорить: у Венгрии есть мобильное министерство по делам диаспоры, а у России, которая насчитывает двадцатипятимиллионную диаспору, его как механизма защиты соотечественников нет. Что усугубляет раскол диаспоры. Более того, мы, нонконформисты, сталкиваемся с тем, что историческая родина нас не поддерживает, предпочитая нам конформистов. Я долго думала: почему? Пришла к выводу, что усугубляет этот подход советская традиция делать ставку на национальные кадры. Вот и получается, что русские как диаспора — это бесплатное приложение к «интересам». Мол, они же русские и так и останутся патриотами. А вот вкладываться в некие «прогрессивные секторы национальной политической палитры», кстати, в виде центристских партий, куда охотно вливаются ассимилянты, — это «перспективно». Только ассимилянты, случается, ведут себя по отношению к России жёстче националов. Это и есть плоды российской политики. Мы, русские за границей, страдаем от неё очень сильно.
То есть вместо консолидированной защиты русского языка как способа сохранить русскую идентичность внутри диаспоры оформился раскол. Остановить его или нейтрализовать могла бы инициатива Москвы о придании официального статуса русскому языку в Евросоюзе, где русская диаспора насчитывает семь миллионов человек. Ведь формально, по правилам ЕС, такого запрета нет. Сама еврокомиссия предлагает расширять список официальных языков Европы. Мы, парламентарии, хотели это сделать через «Гражданскую инициативу». Её цель — собрать миллион подписей в семи странах в пользу официального статуса русского языка. Однако практика такова, что до сих пор все 23 официальных языка ЕС таковыми стали исключительно через заявления государств-членов, а не через инициативу снизу.
Правда, шанс у русского языка получить официальный статус в ЕС маленький, но есть. Самая весомая в ЕС организация нацменьшинств — Federal Union of European Nationalities (FUEN). Она держится на модельных меньшинствах — датского меньшинства Германии и немецкого Дании. Они добились своих языковых прав, своих школ, вузов. Инициатива миллионного сбора подписей в пользу русского языка исходила от FUEN. Но еврокомиссия эту инициативу отвергла, дав понять, что всё зависит от государств, где проживают русские. Это официальный Берлин, Париж, Таллин или, например, Рига — любая столица страны, где есть большая русская диаспора, должна заявить о том, что хочет видеть русский язык официальным языком ЕС. Вот зачем наша партия «Русский союз Латвии» настаивала на проведении референдума о придании официального статуса русскому языку в Латвии.
Однако референдум русскоговорящими партиями и силами был проигран. Он и не мог быть выигран. У него иные цели — воздействовать на национальные элиты. Он, кстати, был выигран в двух регионах — в Латгалии, где 60 % сказали да официальному русскому языку, и в Риге, ганзейском по духу городе, где ситуация сложилась пятьдесят на пятьдесят. И если бы латвийское государство было по-европейски толерантным к меньшинствам, оно пошло бы на компромисс: хотя бы эти регионы получили официальный статус для русского языка. А будь Латвия демократией, она бы подала в Евросоюз заявку о согласии видеть русский язык одним из официальных языков Европы. Так Испания поступила в отношении каталонского языка, Великобритания — в отношении уэлша. Латвия ни на один из этих жестов доброй воли неспособна.
А значит, борьба за придание официального статуса русскому языку предстоит долгая.
Многое придётся решать через политическую борьбу, дипломатию и суды, что удлиняет дорогу к цели.
Читайте также
Глава русской общины Львова: Город «зачищен» от русских (видео) Прибалтийская дерусификация для Украины Объединяться и действовать: жизнь русских общин Прибалтики после украинских событий
Источник
Когда европейские лидеры говорят о свободном функционировании русского языка в Балтии или на Украине, они умалчивают важную деталь. А в ней подвох. За счёт закрытия русских школ, отсутствия русского языка в документообороте и в СМИ язык перемещается на кухню, а потом умирает естественным путём. Гарантия его свободного функционирования одна — официальный статус в стране, где есть русские меньшинства, а в идеале — в ЕС, где насчитывается семь миллионов русских.
Поскольку в Европарламенте я отстаиваю интересы русской общины Латвии, я вошла во фракцию, которая представляет национальные меньшинства и регионы Европы. Но, в отличие от каталонцев или шотландцев, русские Латвии не требуют территориальной автономии или независимости. Мы настаиваем на культурной автономии — на праве признания русского языка официальным, на праве получения образования на русском языке с тем, чтобы наши дети оставались русскими.
Однако сегодня эта задача усложняется как внутри Латвии, так и в рамках ЕС. Проблема в том, что с русской общиной Латвии произошло то, что происходит со всеми нацменьшинствами. Русские не только Латвии, но всей Балтии поделились минимум на две группы: на конформистов, или так называемых ассимилянтов, и нонконформистов. Ассимилянты — их число растёт — считают, что лучше отдать детей в латышский детский садик, латышскую школу. «Как латышам детям будет лучше», — распространённая позиция русских родителей. При этом они знают, что эти детки уже запрещают родителям поднимать телефонную трубку. Они стесняются своих одноклассников, которые могут узнать, что их родители не латыши. Так в условиях принудительной ассимиляции происходит разрыв поколений и стирание русской идентичности. Но добровольная ассимиляция не запрещена. Мы, нонконформисты, боремся против принудительной ассимиляции — стратегической задачи Латвии и других стран ЕС, которые пытаются стать национальными, пренебрегая меньшинствами.
Вот только давление на конформистов и на нас, нонконформистов, идёт с двух сторон. Чтобы понять его природу, я ездила к венграм в Румынию. Венгры, как и русские, остаются одной из самых больших диаспор Восточной Европы. Они, помимо Румынии, живут в Словакии, Сербии, Австрии, на Украине. Они последовательно, как и поляки в Литве, настаивают на своей идентичности. А русские перестали сопротивляться ассимиляции. Почему? Ведь все мы, так называемые традиционные меньшинства, не эмигранты, веками жили, никуда не двигались, двигались границы государств, осуществляющих суверенитет над нашими территориями. Ответ на этот вопрос ко мне стал приходить в венгерской части Румынии. Ещё меня к нему приблизил коллега Чаба Табайдзи, депутат Европарламента от Венгрии. Он был министром по делам диаспоры в венгерском правительстве, работал в посольстве Венгрии в СССР. С его аргументом трудно спорить: у Венгрии есть мобильное министерство по делам диаспоры, а у России, которая насчитывает двадцатипятимиллионную диаспору, его как механизма защиты соотечественников нет. Что усугубляет раскол диаспоры. Более того, мы, нонконформисты, сталкиваемся с тем, что историческая родина нас не поддерживает, предпочитая нам конформистов. Я долго думала: почему? Пришла к выводу, что усугубляет этот подход советская традиция делать ставку на национальные кадры. Вот и получается, что русские как диаспора — это бесплатное приложение к «интересам». Мол, они же русские и так и останутся патриотами. А вот вкладываться в некие «прогрессивные секторы национальной политической палитры», кстати, в виде центристских партий, куда охотно вливаются ассимилянты, — это «перспективно». Только ассимилянты, случается, ведут себя по отношению к России жёстче националов. Это и есть плоды российской политики. Мы, русские за границей, страдаем от неё очень сильно.
То есть вместо консолидированной защиты русского языка как способа сохранить русскую идентичность внутри диаспоры оформился раскол. Остановить его или нейтрализовать могла бы инициатива Москвы о придании официального статуса русскому языку в Евросоюзе, где русская диаспора насчитывает семь миллионов человек. Ведь формально, по правилам ЕС, такого запрета нет. Сама еврокомиссия предлагает расширять список официальных языков Европы. Мы, парламентарии, хотели это сделать через «Гражданскую инициативу». Её цель — собрать миллион подписей в семи странах в пользу официального статуса русского языка. Однако практика такова, что до сих пор все 23 официальных языка ЕС таковыми стали исключительно через заявления государств-членов, а не через инициативу снизу.
Правда, шанс у русского языка получить официальный статус в ЕС маленький, но есть. Самая весомая в ЕС организация нацменьшинств — Federal Union of European Nationalities (FUEN). Она держится на модельных меньшинствах — датского меньшинства Германии и немецкого Дании. Они добились своих языковых прав, своих школ, вузов. Инициатива миллионного сбора подписей в пользу русского языка исходила от FUEN. Но еврокомиссия эту инициативу отвергла, дав понять, что всё зависит от государств, где проживают русские. Это официальный Берлин, Париж, Таллин или, например, Рига — любая столица страны, где есть большая русская диаспора, должна заявить о том, что хочет видеть русский язык официальным языком ЕС. Вот зачем наша партия «Русский союз Латвии» настаивала на проведении референдума о придании официального статуса русскому языку в Латвии.
Однако референдум русскоговорящими партиями и силами был проигран. Он и не мог быть выигран. У него иные цели — воздействовать на национальные элиты. Он, кстати, был выигран в двух регионах — в Латгалии, где 60 % сказали да официальному русскому языку, и в Риге, ганзейском по духу городе, где ситуация сложилась пятьдесят на пятьдесят. И если бы латвийское государство было по-европейски толерантным к меньшинствам, оно пошло бы на компромисс: хотя бы эти регионы получили официальный статус для русского языка. А будь Латвия демократией, она бы подала в Евросоюз заявку о согласии видеть русский язык одним из официальных языков Европы. Так Испания поступила в отношении каталонского языка, Великобритания — в отношении уэлша. Латвия ни на один из этих жестов доброй воли неспособна.
А значит, борьба за придание официального статуса русскому языку предстоит долгая.
Многое придётся решать через политическую борьбу, дипломатию и суды, что удлиняет дорогу к цели.
Читайте также
Глава русской общины Львова: Город «зачищен» от русских (видео) Прибалтийская дерусификация для Украины Объединяться и действовать: жизнь русских общин Прибалтики после украинских событий
Источник
Источник - Русская весна
