Война моторов или битва сердец?
1 января 1970. Разместил: mediapuls
Традиционное объяснение огромной разницы в стратегической картине двух мировых войн страдает сильным перекосом в пользу материальных средств их ведения, при серьезной недооценке морально-психологической составляющей.
Общеизвестно, что первая мировая война была преимущественно позиционной, в ходе которой целые фронты годами стояли на месте, или безуспешно, ценой огромных жертв, пытались наступать. В отличие от неё, вторая мировая была войной высокоманевренной, предельно динамичной, с молниеносно меняющимися линиями фронтов.
Традиционно эту диаметральную разницу в картине двух мировых войн объясняют состоянием вооружений и военной техники. Дескать, в период первой мировой войны, на поле боя господствовали оборонительные виды оружия — пулеметы и артиллерия, которые лишили пехоту даже минимальных шансов на успешное продвижение вперед.
А через двадцать лет, наоборот, лидерство захватили наступательные виды вооружений, прежде всего танки и боевая авиация, которые и обеспечили прорыв любой обороны и продвижение на большую глубину вражеской территории.
На первый взгляд, все так и есть. Но давайте попробуем выбраться из наезженной колеи и задаться вопросом — исчерпывает ли подобное объяснение данную тему? Действительно ли две мировые войны столь радикально отличаются по своему характеру только потому, что в военное дело были внесены определенные научно-технические новшества, которые радикально изменили ситуацию на полях сражений?
Но если это действительно так, то тогда возникает необходимость разобраться — как со всем этим, стыкуется, например, та же Гражданская война в России 1918—1920 гг. Которая хотя и называется гражданской, на самом деле велась с обеих сторон, в основном, частями бывшей Российской императорской армии, поделившейся в ходе революционных событий на «красных» и «белых».
Так вот, эта война велась практически на том же самом военно-техническом уровне, что и первая мировая война в целом. И даже больше того — новейших наступательных средств — тех же танков и аэропланов ни у красных, ни у белых практически не было. А если и были, то в количествах мизерных, не способных ни на что повлиять.
И, тем не менее, эта война вполне регулярного типа, которую вели, в основном бойцы, сидевшие в окопах германского фронта, оказалась радикально непохожей на малоподвижные военные будни первой мировой. Сплошная оперативная динамика, стремительные прорывы, решительные наступления с выдающимися стратегическими победами — вот лицо этой ни на что не похожей войны.
А точнее, очень даже похожей. Но отнюдь не первую мировую, а скорее на лихую германскую атаку на западном фронте в мае 1940 года!
Такой вот парадокс! А ведь по логике нашей традиционной теории, картина русской гражданской войны, которая велась на точно таком же уровне развития вооружений, что и первая мировая, должна была быть очень сходной.
С теми же застывшими в неподвижности фронтами, господством пушек и пулеметов и захлебывающейся в собственной крови, безнадежно атакующей пехотой. Именно так все и должно было быть, если объяснять характер войны того времени, только уровнем развития военных технологий.
Выходит, что такое объяснение как минимум совершенно недостаточно для полного понимания причин столь разительной разницы в картине двух мировых войн.
Где же тогда собака зарыта?
Читайте также: Кому была выгодна Первая мировая и зачем была устроена Вторая мировая война? (ВИДЕО)
Кое-какие мысли на этот счет у меня появились абсолютно случайно, после просмотра австралийского фильма «Искатель воды» с Расселом Кроу в главной роли. Кстати, сам фильм, как и главный герой, смотрятся неплохо. Хотя и явно романтизированы на традиционный голливудский манер — слегка приторного западного самолюбования.
Именно это, кстати, меня и резануло. Был там один диалог между бывшими противниками — турком и англосаксом. Когда турок спросил своего визави — зачем они полезли на турецкую землю, британец ответил, что эта земля им не нужна, а сражались они за идею. За какую именно идею, в фильме не уточняется.
Но странным было уже то, что приплывшие с другого конца света австралийцы, понятия не имевшие о той же Турции, вдруг принялись остервенело «месить» тех же турок на пляжах Галлиполи.
В общем, этот явно ненатуральный повод для кровавой бойни и стал мне напоминанием о вещах действительно исторически существенных. А именно — о весьма странной для народов Европы природе первой мировой войны в целом. Которая, если верить официальной пропаганде того времени, вообще началась из-за того, что Сараево пристрелили всего одного человека — наследного принца Австро-Венгерской империи.
Фигура, конечно же, нерядовая, но и не настолько всемирно значимая, чтобы оправдать в глазах всего мира последующую смерть на поле боя десятков миллионов жителей самых разных стран.
Именно в этом кричащем противоречии, между закулисными и малопонятными дрязгами сильных мира того, всех этих королевских домов, промышленных и финансовых магнатов, с одной стороны, и полным непониманием причин мирового смертоубийства миллионами простых граждан, которым, в лучшем случае, сунули в рот сладкую конфетку борьбы за какую-то малопонятную «идею», с другой и заключается, на мой взгляд, главное противоречие первой мировой войны.
Которое, внимание (!) и определило её весьма своеобразную оперативно-стратегическую картину. Главный смысл которой заключался в том, что обычные граждане, в своей основной массе, отнюдь не горели желанием воевать. А тем более помирать за непонятные им интересы всевозможных вельмож или, по-нынешнему — олигархов.
Именно это, а не пресловутое отсутствие танков, приводило к тому, что идущие в атаку пехотные цепи в лучшем случае покорно умирали с отчаянием обреченных, а в худшем и вовсе пытались найти общий язык с неприятелем без ведома командиров.
Первая мировая совершенно не случайно стала временем самых массовых солдатских братаний в мировой истории. Усталость от непонятной войны и полнейшее нежелание убивать точно таких же людей в другой военной униформе, стало в то время чуть ли не всеобщим. Дошло до того, что во французской армии были вынуждены вспомнить древнеримскую децимацию — то есть расстрел каждого десятого в подразделениях, бежавших с поля боя.
Ну, а в России сами знаете, чем всё кончилось — армия просто разбежалась. И большевистская агитация, на которую сейчас так модно пенять, потому и оказалась такой эффективной, что упала на очень благодатную почву.
Помните, как вестовой Крапилин в булгаковском «Беге» ответил генералу Хлудову, когда тот пытался воззвать к его патриотическим чувствам и привел в пример, как он шел в атаку на Чонгарских гатях под музыку и был там дважды ранен «Да все губернии плюют на твою музыку!» — ответил ему в недалеком будущем повешенный солдат Крапилин. Вот вам и весь сказ про «мотивацию» нашего рядового состава в той непонятной войне.
С таким полностью не расположенным к героическим подвигам «человеческим материалом», никакие танки с самолетами не помогли бы тогдашним полководцам превратить эту войну в стремительный марш в глубину вражеской обороны. Не было на то у солдат достаточных психологических оснований. Так что дело не только, да и не столько в технике и вооружении.
Однако российская гражданская война очень быстро изменила морально-психологическую ситуацию в войсках и в целом в стране. Прежде всего — именно с боевой мотивацией её участников.
Энтузиазм красных и без меня хорошо известен — воодушевленные светлыми горизонтами коммунистического завтра бойцы РККА, увидевшие свет в конце тоннеля своей бесконечной окопной и вообще подневольной рабоче-крестьянской жизни, воевали за долю лучшую так, как это и положено в таких случаях. То есть — от всей души и со всей пролетарской ненавистью.
Но и белые им отнюдь не уступали — ведь на их стороне была святость традиционной России, верность своей великой Родине и воинской присяге. Ну и, конечно, немалое желание сохранить за собой не самое плохое классовое место под российским солнцем. В целом энтузиазма с обеих сторон было хоть отбавляй. И потому война получилась чрезвычайно динамичной. Хотя и воевали, в общем-то, тем же самым оружием, что и унылые окопные сидельцы первой мировой.
А теперь обратимся к теме второй мировой. Эта война в отличие от первой всемирной бойни была, прежде всего, смею утверждать — войной идеологической. В том смысле, что её главные участники — от первых лиц государств, до самого последнего солдата, совершенно точно знали — за что они воюют. И были действительно готовы ради этой цели «не щадить своей крови и самой жизни». Речь, разумеется, об СССР и Германии.
Немцы, униженные и оскорбленные по полной программе аннексиями, контрибуциями и прочими империалистическими безобразиями после поражения в первой войне заимели гигантский зуб на весь остальной мир.
И надо признать — не без серьезных на то оснований. Ибо виноваты в первой империалистической бойне они были ничуть не больше тех же, например, англосаксов. Поэтому и привели к власти Адольфа Гитлера, которые своей крайней бесноватостью был наиболее адекватен их тогдашнему национальному, быстро перешедшему в нацистское, мировосприятию.
Энтузиазм и боевой настрой в Третьем рейхе, как говорится, кипел и пузырился. С такими убежденными мстителями за поруганный фатерлянд, Гитлер имел все основания рассчитывать победно пройти, как минимум, полмира.
А в это время, в совсем недалекой Галактике, то есть в окружающей Третий рейх прочей Европе царили форменный разброд и шатание. Ставших следствием бесконечной череды экономических кризисов и прочих неурядиц, порожденных, в свою очередь, горлохватным эгоизмом мелких и крупных хозяйчиков. Придавленные этим ярмом жители евростран были морально не готовы воевать. От слова совсем. А кое-кто из них, чего греха таить, даже с симпатией поглядывал на немецких соседей. Которым Гитлер быстро навел полный «орднунг» с курицей в каждой кастрюле.
Именно это чудовищно неравное соотношение моральных потенциалов и обеспечило гитлеровскому вермахту победный марш по всей Европе в 1939 — 1940 — начале 1941 гг. А вовсе не вполне мифическое танковое суперменство Гудериана и Рундштедта. Которое, на фоне четырех тысяч танков одной только французской армии, скукоживалось просто таки до анекдотических размеров. У немцев и танков то настоящих в то время почти не было, кроме «пленных» чехословацких. Какие-то убогие мототачанки с пулеметами.
Все это немецкое военное счастье закончилось аккурат 22 июня 1941 года на советской границе, где доселе непобедимый, по причине полного морально-политического маразма своих европейских противников, вермахт сгоряча налетел на Красную армию.
Которая, как бы это сказать похудожественней, была одержима великой идеей ничуть не меньше, а то еще и поболе германской.
И хотя немцы на первых порах пытались грызть русский гранит с такой же прытью, как тающий во рту европейский пирог со сливками, они очень быстро поняли, что нарвались явно не на тех и эта страна им не по зубам. Советские бойцы, мотивированные на защиту своей единственной в мире социалистической Родины существенно больше, чем на сто процентов, не скисли от первых же поражений, используя любую, даже самую малую, возможность для того, чтобы делать немцам большие и совсем крупные пакости.
И, в результате, война на советско-германском фронте вышла очень даже динамичной, подвижной и можно даже сказать — предельно пассионарной.
Именно этой сверхвысокой пассионарностью обеих сторон и объясняется то, что эта война была с одной стороны стратегически очень маневренной, а с другой — крайне затяжной. Потому что Советский Союз и Германия бились ровно до тех пор, пока у одного из противников дух не вышел вон полностью.
А точнее даже не дух, а просто кончилась территория, где можно было бы еще повоевать.
В этой целиком идейной войне просто не могло быть того многолетнего позиционного сидения одетых в солдатскую робу несчастных рабочих и крестьян, которые элементарно не понимали — зачем их сюда пригнали. А таких вояк, как те бедовые австралийцы из голливудского кино, которые приперлись аж в саму Турцию якобы сражаться за какую-то непонятную «идею», среди реальных солдат первой мировой было, мягко говоря, негусто.
Настолько негусто, что двум огромным империям — Французской и Британской было никак не обойтись на своем фронте без куда менее разложенных «проклятым царизмом» русских солдат.
Советские и немецкие бойцы второй мировой понимали абсолютно всё. И дрались с открытыми глазами не на жизнь, а на смерть. Потому что именно такова была ставка в этой тотальной войне не только для их государств, но и для их городов и сел, родных и близких. Оттого и накал этой схватки был беспримерно велик.
Прочие англосаксы, которые под самый конец воевали в Европе опять же за некую «идею», то есть снова за интересы своих денежных мешков, делали это примерно с тем же небольшим «энтузиазмом», как и в первую мировую. И стоило их только тем же немцам слегка пощупать за гланды в Арденнах, как это пугливое воинство едва не добежало опять до Дюнкерка.
Так что — с танками и самолетами, или вовсе без них, одними саперными лопатками, или даже голыми руками самые высокомотивированные войска второй мировой войны в Европе — Красная армия и Вермахт, все равно не сидели бы вечно в окопах, тупо соображая — зачем они тут вообще оказались. И, уж конечно, никаких массовых братаний между ними — этого символа бесцельной и непонятной войны, здесь не было и быть не могло.
Думаю, что именно в этой гигантской разнице морально-политических потенциалов и состоит главный секрет высокой энергетики и динамизма второй мировой войны в отличие от предельно малоподвижной и тягомотной первой.
А техника — она, конечно, хороший помощник. Но только в том случае, если у солдата есть настоящее желание воевать. Танк сам по себе — всего лишь куча железа.
И последнее. Все выше написанное отнюдь не является только следствием абстрактного интереса автора ко всемирной истории. Которая для пытливого ума всегда является кладезем богатейшего опыта и поводом для самых далеко идущих сравнений. Именно под этим углом зрения я и предлагаю уважаемой публике присмотреться к данной непростой теме.
И оценить, чему больше соответствует наше нынешнее время и наша собственная готовность воевать: самоотверженному наступательному порыву воинов Красной армии, которых никто не смог остановить до самого Берлина, или же французских солдат образца 1940 года, которым было практически все равно, какой флаг будет реять над их некогда гордым Парижем.
Юрий Селиванов
Читайте также: «К бою готовы и способны снести Украину»: СБУ испугалась Союза добровольцев Донбасса (ФОТО, ВИДЕО)
Вернуться назад