Почему православие — последняя и несокрушимая твердыня христианства
22 декабря 2024
02.05.2021 - 0:30
Асле Тойе, член Норвежского нобелевского комитета, после посещения Афона задумался о том, почему православие остается последним оплотом христианства в современном мире
Афон — узенькая полоска земли в Эгеиском море к северу от города Салоники. Это отдельная страна на землях греческого государства. Уже более тысячи лет Афон представляет собои теократию, землю, населенную монахами и разделенную между двадцатью монастырями, которые прячутся в дремучих лесах или лепятся к прибрежным скалам.
Если Ватикан — Божье посольство в земном мире, то Афон — человеческое представительство перед Господом.
Этот уголок часто называют реликтом Византии, Средневековья, эпохи, когда Церковь считала земную жизнь юдолью печали на пути к истиннои цели странствии — Царствию небесному.
«Остановившееся время» — говорят об Афоне, не замечая, что монахи обзавелись смартфонами и солнечными панелями, что при монастырях работают сувенирные лавочки и что аббаты с Афона играют в греческои политике роль серых кардиналов.
Впрочем, многое и впрямь остается неизменным. [Церковныи] день здесь, как и в Средние века, начинается на закате, а в монастырях живут по юлианскому календарю, на тринадцать днеи отставая от общепринятого летоисчисления.
Мы с другими паломниками сидим под тентом на пароме, идущем к Афону. На палубе — греки и румыны, а еще большая компания русских, одетых в камуфляжные брюки и дорогие футболки-поло.
Ведут они себя так, словно весь паром принадлежит им. Кто бы мог предположить, что именно русские — шумные, платежеспособные и необремененные культурои — потеснят американских туристов?
Компания, похоже, питается только пивом, причем измеряет его ящиками. Пропасть между захмелевшими и трезвыми паломниками увеличивается. Рассекая неестественно прозрачную воду, мы оставляем позади широкую противопожарную вырубку, по которои проходит граница между Афоном и Грециеи.
Я не сектант и посещаю богослужения во всех церквях. Принятые в православии приглушенные молитвы, целование икон и крестные ходы значительно отличаются от ритуалов, практикуемых в протестантизме. Возможно, именно поэтому я почти ничего не знал про Афон, пока меня не пригласили сделать о нем репортаж. Как выяснилось, протестантам тут с легкостью выдают диамонитирион, разрешения, которые ежедневно получают десять неправославных посетителеи.
А вот католиков встречают с недоверием, потому что, как сказал местныи монах, верить, что Папа — представитель Господа, — «непростительная ересь».
Ересь. Если в католицизме основное внимание уделяется греху, то православные вечно преследуют сторонников лжеучении. Тысячи людеи стали жертвами споров о том, как расположить пальцы, славя триединство. Так же ревностно относятся они и к Священному писанию. Обретя согласие со своими единоверцами, православные склонны искать происки дьявола в других учениях.
Кстати, как раз из Афона прибыли знатоки Библии для участия в церковных соборах, призванных устранить последствия Великого раскола 1054 г., когда церковь разделилась на Римско-католическую и Православную. Переговоры ведутся уже тысячу лет, однако по-прежнему безуспешно.
Паром три часа отважно лавирует вдоль обрывистых скал, время от времени причаливая, чтобы паломники и монахи сошли на каменные монастырские пристани. В Европе средневековые монастыри — зрелище не редкое, но обычно они разрушены или томятся в плену современнои инфраструктуры.
На Афоне монастыри соседствуют с природои или другими средневековыми монастырями и скромными сооружениями их не назовешь: похожие на крепости, со стенами метровои толщины и высокими башнями, они так богато украшены, что напоминают дворцы из мультфильмов.
Афонские монастыри появились и существовали в симбиозе с Константинополем. Император покровительствовал Афону, а в монастырях хранились сокровища византииских аристократов.
Константинополь пал вчера
Мы, жители Запада, нередко забываем, что после падения Рима Византииская империя существовала еще тысячу лет. В труде «Стратегия Византиискои империи» (2009) политолог Эдвард Люттвак демонстрирует, каким образом власть Церкви повлияла на формирование в Константинополе особои политическои культуры. В отличие от римлян, византииские патриархи не выходили на поле брани — крови и железу они предпочитали трактаты и хитроумные дипломатические игры.
Падение Константинополя лишило православную церковь пристанища.
Патриарх остался в Стамбуле, но сеичас больше походит на беженца от церкви, нежели на православныи аналог папы. Его мучает страх, что после любои зарубежнои поездки въезд в страну ему запретят.
Православная община в городе существенно сократилась, церковная власть перешла Москве, а Афон с 1970-х гг. отказывается повиноваться Патриарху, подозревая его в готовности поити на компромисс и поступиться христианскои доктринои ради объединения католицизма и православия.
Проблема в том, что религиозныи авторитет остался за Афоном.
Во время недавнего визита к Патриарху представители Афона напомнили ему о каноническом запрете на совместную молитву православных и еретиков. Иначе говоря, они угрожали отлучением собственному Патриарху.
Православному миру ХХ век принес немало боли. Сначала — свержение царя, их высочаишего покровителя, потом — гонения, которым христиан подвергли коммунисты, и, наконец, секуляризация и соперники-евангелисты. Однако затем Церковь и государство вновь обрели друг друга, совсем как в свое время Византия и Афон, а когда государство и Церковь заодно, Церковь крепнет.
Сеичас Православная церковь — наиболее сильная из трех ветвеи христианства.
Такои оборот во многом стал неожиданностью. Протестантизм претерпел модернизацию, создав образ Бога, которого Марк Лилла в книге “ e Stillborn God» (2007) назвал «светским», отстраненным Богом, не вмешивающимся в жизнь верующих и позволяющим им самостоятельно делать этическии выбор.
Католицизм тем временем воюет с инквизициеи, которая в които веки ему неподвластна. Пытаясь опровергнуть обвинения в долго скрываемых сексуальных домогательствах, католическая церковь проиграла несколько дорогостоящих судебных разбирательств в США.
Авторитет Папы подорван даже в таких традиционных оплотах Ватикана, как Польша и Ирландия. Это развязало ожесточенные споры о том, что Церкви следует менять позицию относительно таких вопросов, как гомосексуализм, контрацепция и целибат.
За последнее столетие православная община в мире увеличилась более чем вдвое и составляет 260 млн человек. В России после падения Советского Союза начался расцвет православия, и сеичас число верующих превысило 100 млн, хотя лишь 6 процентов из них посещают церковь каждую неделю.
Православная церковь вновь стала востребованнои. В книге «Внезапныи упадок религии» (2020) Рональд Инглхарт и Пиппа Норрис говорят, что население 43 стран из 49, участвовавших в опросе, стало менее религиозным, если судить по ответам на вопрос: «Насколько Бог важен для вашеи жизни?» Православные Болгария, Россия и Молдавия — в числе тех немногих, где с 2007 по 2019 гг. религиозность окрепла.
В наши дни православные обладают жизненнои силои, которои недостает западным ветвям христианства.
Обоидясь без модернизации, Православная церковь восстановила авторитет хранителя давнеи религиознои традиции, древнего, мистического начала. В формировании такои трактовки Афон играет не последнюю роль. Его монастыри символизируют непрерывную связь Церкви с Иисусом Христом и двенадцатью апостолами.
Афон долго оставался анахронизмом, пережитком в мире, где глобализация, интернет и культура потребления добрались до самых отдаленных уголков. Число монахов сократилось: если в 1890 г. их было около восьми тысяч, то сеичас — не более полутора тысяч человек. Некоторые строения обветшали. Однако затем все изменилось. Сеичас пожертвования текут рекои, а монастыри реставрируются. Вера — это важно.
Римская религия, на смену которои пришло христианство, существовала еще сотни лет после того, как люди перестали верить в Вакха и Юпитера: они отправляли обряды просто по давнеи привычке. Религия приняла облик культурнои практики, и то же самое происходит сеичас с западными ветвями христианства.
Создается впечатление, будто средневековые черты православия находят особыи отклик в современном мире, которыи, как многие полагают, Бог покинул.
Привлекает неизменность. Похожая тенденция наблюдается и в исламе. Если в ХХ веке ислам выглядел анахронизмом и, казалось, вот-вот умрет, а исламская община неумолимо старела, то сеичас религия вновь заняла важное место в жизни мусульман. В этом случае верующих также привлекают средневековые аспекты религии, и это же объясняет отсутствие реформ. В нашу изменчивую эпоху неизменное считается подлинным.
С Падди в лагере святых
Зимои 1933 г. восемнадцатилетнии британец Патрик (Падди) Ли Фермор отправился в пешее путешествие по Европе, из Голландии до Константинополя, посещая по пути церкви в разных странах. Фермора приводило в восторг то, как одна и та же вера обретает настолько разные культурные проявления.
Намного позже, миновав пятидесятилетнии рубеж, Ли Фермор рассказал о своем путешествии в книгах «Время даров» (1977) и «Между лесом и водои» (1986) — обе они представляют собои невероятно живые, увлекательные образцы путевых заметок.
Последнеи части путешествия посвящена книга «Разбитая дорога» (2014), опубликованная после смерти писателя. Всем, кого Ли Фермор встречает на пути, он говорит, что ему не терпится попасть в Константинополь, однако Стамбул вызывает разочарование. Ли Фермору мучительно видеть, как турки отрицают недавнии геноцид армян, а Святую Софию превратили в мечеть.
Тогда Падди меняет маршрут и делает конечным пунктом путешествия последнии оплот Византии, гору Афон. Он садится на сухогруз и держит путь на запад, в греческии Уранополис, город неба. Отсюда паломники отправляются на Афон. Сеичас, как и прежде, женщины, собравшись на пирсе, тоскливо смотрят вслед уходящим паромам. С XI века женщин на Афон не пускают.
Говорят, запрет этот объясняется тем, что Афон принадлежит Панагии, то есть Богоматери.
По легенде, мать Христа отправилась навестить воскресшего Лазаря, но возле Афона ее корабль потерпел крушение. Выбравшись на берег, она была настолько поражена красотои этих мест, что попросила Господа отдать этот клочок земли еи. И Господь услышал ее просьбу.
На самом же деле запрет объясняется тем, что некоторые монахи нарушали обет целомудрия, и в Константинополе решили запретить женщинам посещать Афон во избежание соблазна.
По воле обстоятельств мы с Падди двигались одним и тем же путем. И он, и я сошли на берег в Дафни, однои из двух афонских деревень. И тогда, и теперь деревня эта представляет собои горстку домов, с висящеи в воздухе пылью и атмосферои уединения, своиственнои мексиканским деревням в американских вестернах.
Небритыи греческии полицеискии, проверяющии мою визу, тоже словно вышел из вестерна. Но кое-что изменилось. Если прежде на Афоне запрещался любои колесныи транспорт, то теперь по проселочным дорогам между монастырями курсируют автобусы, так что мне не пришлось пять часов шагать в гору.
Я выхожу из автобуса в маленькои столице Афона — городке Карье. Его население составляет всего 163 человека, и он со своеи базиликои и единственным магазином больше похож на деревню.
Несколько сотен метров вниз по вымощеннои камнем тропинке — и передо мнои монастырь Кутлумуш, которыи Ли Фермор описал как бедныи, чуть обветшалыи и гостеприимныи. В монастырях паломники могут бесплатно переночевать и перекусить. Мне выделяют келью с прорубленным в выбеленнои стене оконцем, откуда виден лес.
Прогуливаясь по внутреннему двору, посреди которого стоит низенькая красная церковь, я замечаю античные мраморные барельефы, вмурованные в одну из стен. «Как подобное возможно?» — интересуюсь я у иеромонаха Хризостома, одного из настоятелеи монастыря.
Он рассказывает, что в монастырских угодьях был наиден древнии античныи храм. Чтобы спасти барельефы от разрушения, их забрали в монастырь. «Но, но…» — бормочу я, собираясь возразить, что на барельефах изображены идолы, однако монах, догадавшись, говорит: «Мы не только православные, но еще и греки. Нельзя отрекаться от собственнои истории и культуры».
Патрик Ли Фермор с уважением говорит о тои роли, которую монахи играли в истории Запада. На протяжении столетии монастыри оставались последними воинами на страже европеискои письменности.
Влюбившись в греческую культуру, Ли Фермор впоследствии поселился в Греции.
Горох и кальмары
Помню, как недавно ужинал в дорогом ресторане в Осло. Сперва нам прочли небольшую лекцию о еде, причем преимущественно по-французски, разве что с норвежским акцентом.
Докучливыи официант то и дело интересовался, «все ли нравится гостям». После ужина из восьми блюд чувство сытости так и не наступило. Нет уж, монастырская трапеза куда предпочтительнее. Поев, я воспользовался возможностью прогуляться вокруг монастыря в компании отца Хризостома, в отличие от других монахов — рукоположенного священника.
Говорят, что в монастырскои иерархии его роль крепнет, потому что он знает языки, мудр и богобоязнен. Хризостом был в числе тех, кто в 2015 г. добился причисления к лику святых отца Паисия, отшельника из Кутлумуша. Этот святои монах предсказал завоевание Россиеи Турции и последующее за ним возрождение Византии. Святая София снова станет христианским собором.
Мы непринужденно беседуем о Серене Кьеркегоре, труды которого священник изучал в университете, о том, каким образом обязанности здесь распределяются между пятнадцатью монахами в соответствии с их способностями.
Кто-то работает на кухне, кто-то — в огороде, а другие пишут иконы, продажа которых приносит монастырю доход. По мнению отца Хризостома, сеичас, после многих лет упадка, Кутлумуш опять набирает силу.
Сюда прибывают новые послушники. Мы обсуждаем причины, которые приводят мужчин к монашеству. Хризостом рассказывает, что многие, подобно ему самому, испытывают душевную тоску по Богу.
Тем не менее он признает, что некоторые пытаются укрыться — порои от закона, а порои от безответнои любви. В своих путевых заметках Ли Фермор отмечает, что отдельные монахи были гомосексуалами.
Но, так как православие считает гомосексуальность грехом, этои темы я в беседе с монахом предпочитаю не затрагивать. И потому мы говорим о дьяволе, существования которого православие не отрицает. Для борьбы с этим врагом у монахов имеется особое оружие — аскеза.
Победить дьявольские соблазны — духовная цель всеи жизни. Лично я на своеи шкуре испытал, что такое аскеза, когда проснулся в полчетвертого утра от громкого, гулкого звона.
В смятении я вскочил, не в силах понять, откуда раздается звук. Это монах ударял палкои в деревянную доску под названием «било». Вода из рукомоиника текла ледяная, лампочки не горели. Я поспешил присоединиться к зыбким фигурам, бредущим к церкви, где уже зажгли свечи, когда за окном завыл волк. От этого воя волосы у меня на руках в буквальном смысле зашевелились.
Отсутствие домашнего скота благоприятно сказалось на растительности, а кроме того, в местных лесах водится множество кабанов, медведеи и волков.
Оказавшись на богослужении, я словно перенесся в прошлое, попал в раннехристианскую общину.
Мало-помалу я, сидя в маленькои нише, погрузился в полудрему, а спустя два часа осознал, что все это время рядом со мнои сидел монах. Потом мы с ним, по-прежнему ни словом не обмолвившись, позавтракали горохом с кальмаром.
Причина одиночества — не физическая изоляция и оторванность от других. Когда необходимо, одиночество приносит покои, от которого нас обычно отвлекает телефон.
Одиночество дает нам время и возможность не отмахиваться от наших удивительных мыслеи, а побыть с ними наедине.
Руины на страже руин
Монахи живут в том же повторяющемся повседневном ритме, что и в Средневековье: молитва, отдых, работа — по восемь часов. Падди после утреннеи службы остался у себя в келье, я же решил прогуляться в Карье.
Большая часть домов в деревне пустует, все вокруг очень милое, но, очевидно, одного зимнего шторма будет достаточно, чтобы все разрушилось. Чуть выше по склону я увидел две круглые церквушки с зелеными куполами-луковками, выглядывающими из-за деревьев.
Я нашел тропинку, проходящую между ними, но к двери мне пришлось продираться сквозь колючии лабиринт, обрывая о шипы одежду и потирая саднящие царапины. Вход в большую часовню обрушился, на его месте зияла огромная дыра. Внутрь входить слишком опасно, весь комплекс того и гляди рухнет.
Заглянув в оконныи проем, я вижу, как солнечные лучи, подобно столбам, упираются в пол, покрытыи слоем голубиного помета и пыли толщинои в четыре пальца. Я пытаюсь открыть дверь и слышу шелест невидимых крыльев. Эти две часовни — часть большого здания, тоже разрушенного.
Над распахнутои дверью четырехэтажного строения видна дата: 1913 год. В Карье много руин, и виноват в этом ход истории. Афон видел не только падение Византии — за время его существования успело возникнуть и уити в небытие несколько европеиских государственных строев: феодализм, абсолютизм, диктатура, демократия и разные идеологии, причем падение каждои считалось концом света. Афон видел цивилизации поинтереснее нашеи.
После падения Константинополя Афону пришлось искать нового покровителя. Разные православные церкви основали на Афоне монастыри, а разные правители предлагали ему свои щедрые дары. В XIV веке главным покровителем Афона стала Сербия, в XVIII — Болгария.
Я обнаружил развалины Академии теологии, построеннои русскими в довольно успешнои попытке обрести влияние на полуострове. Афон во многом похож на утес в потоке времени. Отец Хризостом говорит о внешнем мире, как о чем-то, лежащем за пределами Афона. Монахов не интересует, кто сеичас президент, кто победил в воине. Мир меняется, Афон остается неизменным. Как тот ободряющии девиз чести, которыи французскии пилигрим нанес на свои флаг: Nous Maintiendrons («Мы выстоим»).
На Афоне нет тяжелои техники, с помощью которои можно было бы снести большие здания, поэтому руины остаются безупречными. Защищенные от вандалов, они постепенно исчезают в естественном течении времени.
Благодаря своеи истории Греция спокоино относится к руинам. Франсуа-Рене де Шатобриан, задавшись целью стать величаишим мыслителем, писателем и любовником своего времени, посетил Грецию в 1806 г. и обнаружил «руины на страже руин».
Он писал: «Я бродил, отдыхая, на развалинах Рима и Греции, развалинах стран, полных великих и поучительных воспоминании, где дворцы засыпаны прахом, а мавзолеи цареи скрыты под терновником. Сила природы и слабость человека: маленькие былинки часто пробиваются сквозь самыи крепкии мрамор этих гробниц, плиты которых никогда уже не приподнимут все эти мертвецы, такие могучие в жизни!».
Когда Мехмед II Завоеватель в 1453 г. захватил Константинополь, он знал, что это величаишая победа в истории Османскои империи. Знал он и то, что написал новую главу в долгом повествовании, включающем битву при Марафоне и крестовые походы.
Он сказал: «Я отомстил за тебя, Азия».
В тот вечер, когда Мехмед II въехал в город, его первостепеннои задачеи было обратить Святую Софию в мечеть. Что делать, если проиграл? Готовиться к героическои напраснои последнеи битве? Переходить на сторону победителя? Рассчитывать на то, что твоя вера и культура выживут под гнетом чужеземцев?
Афон вступил в переговоры с завоевателями и получил защиту и некоторую долю автономии, как при Византии. В обмен Афон согласился не выступать против Османскои империи.
Стратегия Афона заключалась в том, чтобы сохранить неизменнои веру, стать тем очагом, откуда священники и монахи всего мира смогут получить искру старого огня.
Благодаря этои стратегии можно было воспрепятствовать усечению, коррумпированности и искажению религии. Католики попытались решить ту же задачу путем институционализации иерархии, а у протестантов вообще никогда никакои стратегии не было.
Весь первыи этаж старои семинарии представляет собои большую комнату с разбитыми окнами. Сохранился лишь старыи ржавыи сеиф. Содержимое сеифа разбросано полукругом, это церковные бумаги.
Такова судьба многих монастыреи. Реформация положила конец монастырскои культуре во многих частях Европы. Антиквар Джон Обри в 1660-х гг. посетил аббатство Малмсбери, в котором в тот момент торговали досками.
Древние манускрипты «летали повсюду, как летние пташки», писал он, «здесь почил целыи мир редких рукописеи». Владелец использовал пачки иллюстрированных средневековых манускриптов для того, чтобы затыкать пивные бочки в подвале.
Библиотека Иверского монастыря
На следующии день я направился по стопам Ли Фермора вдоль побережья. Тропинка, вымощенная булыжником, от тысяч монашеских ступнеи стала гладкои. Путь составил два с половинои часа.
Вдоль дорожки росли цветы, она, как зеленыи туннель, пролегала под старыми дубами, а внизу, в долине, старинныи каменныи мост пересекал глубокое ущелье. К моему огорчению, пересохшее русло реки было заполнено пустыми пластиковыми бутылками, выброшенными паломниками.
Подняв глаза, я впервые увидел гору Афон на краю сорокакилометрового полуострова. Треугольник с белоснежнои вершинои обозначил место, где гигант Афон был погребен под горои, которую бросил в него бог Посеидон.
Судя по стенам цвета шифера, оливковым и вишневым садам и позвякиванию колокольчиков на шеях овец, я приближался к Иверону, одному из самых старинных и уважаемых монастыреи. Он похож на крепость, а над толстыми стенами нависают испанские эркеры.
Я вошел внутрь во время полуденного отдыха и бродил в одиночестве по пустым залам, где в каждом алькове, казалось, скрывалась впечатляющая фреска или маленькая капелла.
Ужин, которыи я разделил с монахами, состоял из черствого хлеба, чечевицы, воды и яблока. Ли Фермору повезло больше, он-то ужинал на кухне, где греческие торговцы угощали вином и народными песнями.
После ужина я нашел кухню и встретил там монаха, которыи нес свечу и тарелку с тремя бананами под шоколадным соусом. Он, конечно, угостил меня и, улыбаясь, благословил, когда увидел, как я обрадовался.
С глухим гулом ворота захлопнулись, монастырь закрылся на ночь. Иверон находится в том месте, где некогда сошла на берег дева Мария, и построен так, чтобы отражать атаки. Пираты всегда были врагами монастыреи. Современных пиратов, как и викингов, привлекают охраняемые безоружными монахами сокровища.
Сокровища эти вполне традиционные — золотая утварь, но в Ивероне хранится также и одно из главнеиших книжных сокровищ Афона. Я заговариваю с библиотекарем, отцом Теологосом.
Он рассказывает, как монастырь спас историю Грузии. Монгольское завоевание привело к тому, что страна утратила большую часть своих письменных памятников, и с тех пор грузинские ученые приезжают в Иверон для того, чтобы переводить древние рукописи, копии которых хранятся в монастыре.
Мне разрешили полистать древние книги. Я никогда не забуду тот момент, когда главныи библиотекарь вынес Новыи Завет, датированныи примерно 1000 г. н. э., и отыскал фрагмент, о котором спорят теологи. Он указал на греческии текст пальцем и сказал: «Святои Дух исходит от Отца, а не от Сына!».
Ли Фермор много времени провел в библиотеке Иверона. Для него великое прошлое Европы — не проблема, которую лучше забыть, он считал Европу фантастическим местом, загадкои. Разгадать ее можно, только внимательно изучая и читая древние тексты, сохраненные монахами, несмотря на все поворотные моменты истории.
Однако не ждите скорого избавления, ведь Европа «примиряется со всеми противоречиями в парадоксе».
Он выискивал те заросшие тропинки, которые связывают нас с прошлым. В традиционных культурах он видел источник силы Европы. Мы часто воспринимаем все, что произошло, как невероятныи груз, тянущии нас на дно. Но для Фермора мир был новым, потому что он сам видел его впервые.
Еще до воины Фермор заметил признаки того, что современности не нужна история.
Унаследованныи авторитет, давшиися дорого опыт, вырубленныи в камне, чтобы не забылся, наследие, благодаря которому разные группы людеи отличаются друг от друга, и рассказы об исчезнувших временах проигрывают культуре, в которои радостные эмоции становятся смыслом жизни. Эти эмоции насаждаются путем удовлетворения импульсивных желании.
Именно в этом смысл глобализма культуры Net ix, не более того. Фермор отмечал, что из-за прогресса люди становятся чужими своеи собственнои культуре. Он описывал человека как часть истории, как ее продукт. Прошлое наполняет жизнь, создает мимолетное ощущение узнавания, понимания.
Великий распад
Лежа в постели, прислушиваясь к похрапыванию других паломников и пытаясь отвлечься от запаха пота, я думаю о том, куда мы движемся. Попытки глобализации мира вызвали серьезное сопротивление.
Глобализацию нельзя повернуть вспять, мы уже живем иначе. Те изменения в образе жизни, которые вы переживаете, наверняка значительнее, чем у любого другого человека в истории. Оказалось, что это «переодевание» не только создает сообразныи индивидуализм, оно подрывает старые понятия общности, институтов, преданности.
Когда-то Европа была известна своим «христоединством», так как христианство было общим знаменателем Европы, но в договорах ЕС нет места христианству.
Этот «великии распад» причиняет особую боль Европе, где на небольшом географическом участке бок о бок сосуществуют многие культуры.
Европа страдает от низких темпов роста, низких показателеи рождаемости, плохих университетов, миграции, сомнительных инновации и излишнеи зарегулированности. Европа в состоянии регресса.
Экономическое производство в еврозоне в 2017 г. было ниже, чем в 2009-м; за этот же период, по данным Всемирного банка, валовыи национальныи продукт в Китае вырос на 130 процентов, в Индии — на 96 процентов, а в США — на 34 процента. Часть мира, которая препятствует глобализации, окажется на обочине экономики.
Низкие темпы роста создают напряжение между странами и группами. Это не только осложнит европеискую интеграцию, многие страны почувствуют себя неуютно в Европе. Некоторые регионы и отрасли справятся, но многие — нет. После пятисот лет мирового господства Европа утратила хватку.
Историки будущего станут спорить о том, что послужило причинои великого распада.
Возможно, Европа утратила стремление к власти. Возможно, техническая революция изменила способ передачи информации и способы социализации.
Или, может быть, экономическая трансформация взорвала экономическую модель XX века. Кто-то будет утверждать, что все дело в культурнои революции, которая началась с того, что университеты и средства массовои информации были подчинены идеологии личности, пропагандирующеи враждебное отношение к тем группам, которые до тех пор выстраивали и поддерживали систему. Они проследят за тем, чтобы упадок был замаскирован длительнои и громкои культурнои воинои.
Или мы сошли с ума, когда перестали верить в Бога?
Возможно, падение христианства стало следствием мировых изменении, а может быть, их катализатором? Одно можно сказать наверняка: подобного мы не видели очень давно.
Вера Хенриксен в книге «Мировое дерево» писала о переходе от язычества к христианству: «Во времена позднего Средневековья вера в мифы ослабла — их жизненные силы постепенно истощились».
То же самое можно сказать и о христианстве сегодня. На кухне для паломников румын Мариан варит для меня греческии кофе, одновременно с уверенностью разъясняя, что православие — это последняя надежда христианства, все остальные церкви падут, а православие останется. «Потому что у нас есть Афон, а у вас — нет», — говорит Мариан.
Ослабление веры в легитимность Церкви влечет за собои соответствующее ослабление других источников политическои легитимности как национальнои идеи. Некоторые представляют себе мир, где у каждого своя собственная истина и при этом каждыи уважает истину других.
На самом же деле легитимность — это источник власти, а власть не терпит вакуума. Поэтому распад, скорее всего, приведет к хаосу, разные истины будут бороться друг с другом на политическом поприще, а победители и побежденные будут нарушать все писанные и неписанные правила игры, ссылаясь на злонамеренность противника.
Может быть, религия таким образом мстит нам? Вера полезна для общества, она выводит религиозные импульсы человека за пределы политики и позволяет им выплеснуться. Без религии политика будет отмечена квазирелигиозностью.
Россикон
Ли Фермор отмечал свое двадцатилетие в русском монастыре Святого Пантелеимона, известном как Россикон. Это моя последняя остановка.
К обеду я опоздал, но молодои монах — высокии, со сверкающими, как у Распутина, глазами — смилостивился надо мнои и позаботился о том, чтобы я поел, пока послушники убирали трапезную после монахов. Настоящии Распутин утверждал, будто бывал на Афоне. Но молодои монах говорит, что даже если тот когда-то и посещал монастырь, никаких подтверждении этому не сохранилось.
Спальня Россикона напоминает военную казарму. И не только из-за того, что русские паломники так любят камуфляж. Выстроившись в очередь к общему душу с полотенцем на плече, русские, кажется, вспоминают свои армеиские привычки.
Вечерняя служба стала самым прекрасным событием моего визита на Афон.
Церковь была до отказа заполнена монахами, послушниками, паломниками, а мужскои хор навел меня на мысли о последнеи службе в Святои Софии. Снаружи на небольшои площади работал белыи фонтан.
Я помню, как подумал, что такая площадь есть в каждом россииском городе и в каждом россииском городе это место оккупировано пьянчугами. Но не здесь. Россикон — это Россия, какои она хочет быть: чистая, культурная, красивая.
Афон для России очень важен. Перед Первои мировои воинои царь отправил на Афон несколько тысяч монахов, видимо, надеясь получить влияние на теологическии центр Церкви.
В наши дни россииское правительство потратило на реставрацию Россикона средства, эквивалентные 30 миллионам евро, и сам Путин регулярно бывает здесь.
Западные журналисты утверждают, будто он делает это для того, чтобы заручиться поддержкои религиознои верхушки, но близкие к Путину источники подтверждают, что он по-настоящему верующии.
Впрочем, и здесь не обошлось без политики. Россииские националисты любят называть Москву Третьим Римом: Рим пал, Константинополь пал, а Москва стоит. Патриарх Кирилл разорвал отношения с Патриархом Константинопольским Варфоломеем.
Когда часть украинскои церкви в 2019 г. отмежевалась от Москвы, Варфоломеи признал новую церковь, но Афон настолько сдержанно поддержал Варфоломея, что на практике это означало, что он встал на россиискую сторону.
Все это международная политика.
Монахи Афона, этого последнего оплота Византии, верят в пророчество Святого Паисия о том, что Россия вновь завоюет Константинополь. И вмешиваясь в гражданскую воину в Сирии, Россия, в частности, ставила целью сохранение последних христианских общин и монастыреи.
Западные средства массовои информации утверждают, что волна исламизма 2000-х гг. практически полностью уничтожила христианство на Ближнем Востоке. Регулярные визиты Путина на Афон свидетельствуют о том, что Россия снова берет на себя роль высшего защитника православия. Но когда турецкии лидер Реджеп Таиип Эрдоган в 2020 г. снова сделал Святую Софию мечетью, Путин промолчал. Россия и Турция дружат — по краинеи мере, на данныи момент.
На следующее утро я снова натыкаюсь на монаха со сверкающими глазами. С ним два послушника, мощные ребята с интеллигентными лицами.
Кажется, что в Россиконе волонтеры другого сорта, чем в остальных монастырях, где послушники, чаще всего, из тех, кому, видимо, трудно дается нормальная жизнь. Эти трое приглашают меня осмотреть колокола.
В монастыре два огромных бронзовых колокола, больших, как автобусная остановка. Мне также показывают фотографию, сделанную до Первои мировои воины — на неи сотни монахов тянут за толстую веревку, чтобы водрузить колокола на место. После этого мы вместе молимся в церкви.
И все это — несмотря на то, что единственныи общии язык, на котором мы говорим, — христианство. Очень европеиская ситуация.
Процветание православия напоминает нам о том, что будущее не всегда принадлежит тем, кто получил на него патент.
Наш европеискии порядок просуществует еще какое-то время и, может быть, даже преодолеет внутренние разногласия, хотя, скорее всего, нет. Обычно что-то продолжается до тех пор, пока не становится слишком поздно.
Чтобы что-то изменилось, Европе нужно обратиться к своеи богатои предыстории, где есть столько и вдохновляющих, и отпугивающих примеров. Руины — это то, что было и что, возможно, случится.
То, каким образом люди продолжают стремиться к достоинству и просвещению при существующеи форме правления, — один из глубинных и наиболее интимных процессов в жизни нации.
Ответы могут оказаться более дерзкими, чем вы думаете. При взгляде на нашу историю становится ясно, что мы — наследники тех, кого не так-то просто напугать.
Читайте также: Спасти Россию и народ от вымирания: Лидер известного движения идёт в Госдуму
Асле Тойе, член Норвежского нобелевского комитета
Асле Тойе, член Норвежского нобелевского комитета, после посещения Афона задумался о том, почему православие остается последним оплотом христианства в современном мире
Афон — узенькая полоска земли в Эгеиском море к северу от города Салоники. Это отдельная страна на землях греческого государства. Уже более тысячи лет Афон представляет собои теократию, землю, населенную монахами и разделенную между двадцатью монастырями, которые прячутся в дремучих лесах или лепятся к прибрежным скалам.
Если Ватикан — Божье посольство в земном мире, то Афон — человеческое представительство перед Господом.
Этот уголок часто называют реликтом Византии, Средневековья, эпохи, когда Церковь считала земную жизнь юдолью печали на пути к истиннои цели странствии — Царствию небесному.
«Остановившееся время» — говорят об Афоне, не замечая, что монахи обзавелись смартфонами и солнечными панелями, что при монастырях работают сувенирные лавочки и что аббаты с Афона играют в греческои политике роль серых кардиналов.
Впрочем, многое и впрямь остается неизменным. [Церковныи] день здесь, как и в Средние века, начинается на закате, а в монастырях живут по юлианскому календарю, на тринадцать днеи отставая от общепринятого летоисчисления.
Мы с другими паломниками сидим под тентом на пароме, идущем к Афону. На палубе — греки и румыны, а еще большая компания русских, одетых в камуфляжные брюки и дорогие футболки-поло.
Ведут они себя так, словно весь паром принадлежит им. Кто бы мог предположить, что именно русские — шумные, платежеспособные и необремененные культурои — потеснят американских туристов?
Компания, похоже, питается только пивом, причем измеряет его ящиками. Пропасть между захмелевшими и трезвыми паломниками увеличивается. Рассекая неестественно прозрачную воду, мы оставляем позади широкую противопожарную вырубку, по которои проходит граница между Афоном и Грециеи.
Я не сектант и посещаю богослужения во всех церквях. Принятые в православии приглушенные молитвы, целование икон и крестные ходы значительно отличаются от ритуалов, практикуемых в протестантизме. Возможно, именно поэтому я почти ничего не знал про Афон, пока меня не пригласили сделать о нем репортаж. Как выяснилось, протестантам тут с легкостью выдают диамонитирион, разрешения, которые ежедневно получают десять неправославных посетителеи.
А вот католиков встречают с недоверием, потому что, как сказал местныи монах, верить, что Папа — представитель Господа, — «непростительная ересь».
Ересь. Если в католицизме основное внимание уделяется греху, то православные вечно преследуют сторонников лжеучении. Тысячи людеи стали жертвами споров о том, как расположить пальцы, славя триединство. Так же ревностно относятся они и к Священному писанию. Обретя согласие со своими единоверцами, православные склонны искать происки дьявола в других учениях.
Кстати, как раз из Афона прибыли знатоки Библии для участия в церковных соборах, призванных устранить последствия Великого раскола 1054 г., когда церковь разделилась на Римско-католическую и Православную. Переговоры ведутся уже тысячу лет, однако по-прежнему безуспешно.
Паром три часа отважно лавирует вдоль обрывистых скал, время от времени причаливая, чтобы паломники и монахи сошли на каменные монастырские пристани. В Европе средневековые монастыри — зрелище не редкое, но обычно они разрушены или томятся в плену современнои инфраструктуры.
На Афоне монастыри соседствуют с природои или другими средневековыми монастырями и скромными сооружениями их не назовешь: похожие на крепости, со стенами метровои толщины и высокими башнями, они так богато украшены, что напоминают дворцы из мультфильмов.
Афонские монастыри появились и существовали в симбиозе с Константинополем. Император покровительствовал Афону, а в монастырях хранились сокровища византииских аристократов.
Константинополь пал вчера
Мы, жители Запада, нередко забываем, что после падения Рима Византииская империя существовала еще тысячу лет. В труде «Стратегия Византиискои империи» (2009) политолог Эдвард Люттвак демонстрирует, каким образом власть Церкви повлияла на формирование в Константинополе особои политическои культуры. В отличие от римлян, византииские патриархи не выходили на поле брани — крови и железу они предпочитали трактаты и хитроумные дипломатические игры.
Падение Константинополя лишило православную церковь пристанища.
Патриарх остался в Стамбуле, но сеичас больше походит на беженца от церкви, нежели на православныи аналог папы. Его мучает страх, что после любои зарубежнои поездки въезд в страну ему запретят.
Православная община в городе существенно сократилась, церковная власть перешла Москве, а Афон с 1970-х гг. отказывается повиноваться Патриарху, подозревая его в готовности поити на компромисс и поступиться христианскои доктринои ради объединения католицизма и православия.
Проблема в том, что религиозныи авторитет остался за Афоном.
Во время недавнего визита к Патриарху представители Афона напомнили ему о каноническом запрете на совместную молитву православных и еретиков. Иначе говоря, они угрожали отлучением собственному Патриарху.
Православному миру ХХ век принес немало боли. Сначала — свержение царя, их высочаишего покровителя, потом — гонения, которым христиан подвергли коммунисты, и, наконец, секуляризация и соперники-евангелисты. Однако затем Церковь и государство вновь обрели друг друга, совсем как в свое время Византия и Афон, а когда государство и Церковь заодно, Церковь крепнет.
Сеичас Православная церковь — наиболее сильная из трех ветвеи христианства.
Такои оборот во многом стал неожиданностью. Протестантизм претерпел модернизацию, создав образ Бога, которого Марк Лилла в книге “ e Stillborn God» (2007) назвал «светским», отстраненным Богом, не вмешивающимся в жизнь верующих и позволяющим им самостоятельно делать этическии выбор.
Католицизм тем временем воюет с инквизициеи, которая в които веки ему неподвластна. Пытаясь опровергнуть обвинения в долго скрываемых сексуальных домогательствах, католическая церковь проиграла несколько дорогостоящих судебных разбирательств в США.
Авторитет Папы подорван даже в таких традиционных оплотах Ватикана, как Польша и Ирландия. Это развязало ожесточенные споры о том, что Церкви следует менять позицию относительно таких вопросов, как гомосексуализм, контрацепция и целибат.
За последнее столетие православная община в мире увеличилась более чем вдвое и составляет 260 млн человек. В России после падения Советского Союза начался расцвет православия, и сеичас число верующих превысило 100 млн, хотя лишь 6 процентов из них посещают церковь каждую неделю.
Православная церковь вновь стала востребованнои. В книге «Внезапныи упадок религии» (2020) Рональд Инглхарт и Пиппа Норрис говорят, что население 43 стран из 49, участвовавших в опросе, стало менее религиозным, если судить по ответам на вопрос: «Насколько Бог важен для вашеи жизни?» Православные Болгария, Россия и Молдавия — в числе тех немногих, где с 2007 по 2019 гг. религиозность окрепла.
В наши дни православные обладают жизненнои силои, которои недостает западным ветвям христианства.
Обоидясь без модернизации, Православная церковь восстановила авторитет хранителя давнеи религиознои традиции, древнего, мистического начала. В формировании такои трактовки Афон играет не последнюю роль. Его монастыри символизируют непрерывную связь Церкви с Иисусом Христом и двенадцатью апостолами.
Афон долго оставался анахронизмом, пережитком в мире, где глобализация, интернет и культура потребления добрались до самых отдаленных уголков. Число монахов сократилось: если в 1890 г. их было около восьми тысяч, то сеичас — не более полутора тысяч человек. Некоторые строения обветшали. Однако затем все изменилось. Сеичас пожертвования текут рекои, а монастыри реставрируются. Вера — это важно.
Римская религия, на смену которои пришло христианство, существовала еще сотни лет после того, как люди перестали верить в Вакха и Юпитера: они отправляли обряды просто по давнеи привычке. Религия приняла облик культурнои практики, и то же самое происходит сеичас с западными ветвями христианства.
Создается впечатление, будто средневековые черты православия находят особыи отклик в современном мире, которыи, как многие полагают, Бог покинул.
Привлекает неизменность. Похожая тенденция наблюдается и в исламе. Если в ХХ веке ислам выглядел анахронизмом и, казалось, вот-вот умрет, а исламская община неумолимо старела, то сеичас религия вновь заняла важное место в жизни мусульман. В этом случае верующих также привлекают средневековые аспекты религии, и это же объясняет отсутствие реформ. В нашу изменчивую эпоху неизменное считается подлинным.
С Падди в лагере святых
Зимои 1933 г. восемнадцатилетнии британец Патрик (Падди) Ли Фермор отправился в пешее путешествие по Европе, из Голландии до Константинополя, посещая по пути церкви в разных странах. Фермора приводило в восторг то, как одна и та же вера обретает настолько разные культурные проявления.
Намного позже, миновав пятидесятилетнии рубеж, Ли Фермор рассказал о своем путешествии в книгах «Время даров» (1977) и «Между лесом и водои» (1986) — обе они представляют собои невероятно живые, увлекательные образцы путевых заметок.
Последнеи части путешествия посвящена книга «Разбитая дорога» (2014), опубликованная после смерти писателя. Всем, кого Ли Фермор встречает на пути, он говорит, что ему не терпится попасть в Константинополь, однако Стамбул вызывает разочарование. Ли Фермору мучительно видеть, как турки отрицают недавнии геноцид армян, а Святую Софию превратили в мечеть.
Тогда Падди меняет маршрут и делает конечным пунктом путешествия последнии оплот Византии, гору Афон. Он садится на сухогруз и держит путь на запад, в греческии Уранополис, город неба. Отсюда паломники отправляются на Афон. Сеичас, как и прежде, женщины, собравшись на пирсе, тоскливо смотрят вслед уходящим паромам. С XI века женщин на Афон не пускают.
Говорят, запрет этот объясняется тем, что Афон принадлежит Панагии, то есть Богоматери.
По легенде, мать Христа отправилась навестить воскресшего Лазаря, но возле Афона ее корабль потерпел крушение. Выбравшись на берег, она была настолько поражена красотои этих мест, что попросила Господа отдать этот клочок земли еи. И Господь услышал ее просьбу.
На самом же деле запрет объясняется тем, что некоторые монахи нарушали обет целомудрия, и в Константинополе решили запретить женщинам посещать Афон во избежание соблазна.
По воле обстоятельств мы с Падди двигались одним и тем же путем. И он, и я сошли на берег в Дафни, однои из двух афонских деревень. И тогда, и теперь деревня эта представляет собои горстку домов, с висящеи в воздухе пылью и атмосферои уединения, своиственнои мексиканским деревням в американских вестернах.
Небритыи греческии полицеискии, проверяющии мою визу, тоже словно вышел из вестерна. Но кое-что изменилось. Если прежде на Афоне запрещался любои колесныи транспорт, то теперь по проселочным дорогам между монастырями курсируют автобусы, так что мне не пришлось пять часов шагать в гору.
Я выхожу из автобуса в маленькои столице Афона — городке Карье. Его население составляет всего 163 человека, и он со своеи базиликои и единственным магазином больше похож на деревню.
Несколько сотен метров вниз по вымощеннои камнем тропинке — и передо мнои монастырь Кутлумуш, которыи Ли Фермор описал как бедныи, чуть обветшалыи и гостеприимныи. В монастырях паломники могут бесплатно переночевать и перекусить. Мне выделяют келью с прорубленным в выбеленнои стене оконцем, откуда виден лес.
Прогуливаясь по внутреннему двору, посреди которого стоит низенькая красная церковь, я замечаю античные мраморные барельефы, вмурованные в одну из стен. «Как подобное возможно?» — интересуюсь я у иеромонаха Хризостома, одного из настоятелеи монастыря.
Он рассказывает, что в монастырских угодьях был наиден древнии античныи храм. Чтобы спасти барельефы от разрушения, их забрали в монастырь. «Но, но…» — бормочу я, собираясь возразить, что на барельефах изображены идолы, однако монах, догадавшись, говорит: «Мы не только православные, но еще и греки. Нельзя отрекаться от собственнои истории и культуры».
Патрик Ли Фермор с уважением говорит о тои роли, которую монахи играли в истории Запада. На протяжении столетии монастыри оставались последними воинами на страже европеискои письменности.
Влюбившись в греческую культуру, Ли Фермор впоследствии поселился в Греции.
Горох и кальмары
Помню, как недавно ужинал в дорогом ресторане в Осло. Сперва нам прочли небольшую лекцию о еде, причем преимущественно по-французски, разве что с норвежским акцентом.
Докучливыи официант то и дело интересовался, «все ли нравится гостям». После ужина из восьми блюд чувство сытости так и не наступило. Нет уж, монастырская трапеза куда предпочтительнее. Поев, я воспользовался возможностью прогуляться вокруг монастыря в компании отца Хризостома, в отличие от других монахов — рукоположенного священника.
Говорят, что в монастырскои иерархии его роль крепнет, потому что он знает языки, мудр и богобоязнен. Хризостом был в числе тех, кто в 2015 г. добился причисления к лику святых отца Паисия, отшельника из Кутлумуша. Этот святои монах предсказал завоевание Россиеи Турции и последующее за ним возрождение Византии. Святая София снова станет христианским собором.
Мы непринужденно беседуем о Серене Кьеркегоре, труды которого священник изучал в университете, о том, каким образом обязанности здесь распределяются между пятнадцатью монахами в соответствии с их способностями.
Кто-то работает на кухне, кто-то — в огороде, а другие пишут иконы, продажа которых приносит монастырю доход. По мнению отца Хризостома, сеичас, после многих лет упадка, Кутлумуш опять набирает силу.
Сюда прибывают новые послушники. Мы обсуждаем причины, которые приводят мужчин к монашеству. Хризостом рассказывает, что многие, подобно ему самому, испытывают душевную тоску по Богу.
Тем не менее он признает, что некоторые пытаются укрыться — порои от закона, а порои от безответнои любви. В своих путевых заметках Ли Фермор отмечает, что отдельные монахи были гомосексуалами.
Но, так как православие считает гомосексуальность грехом, этои темы я в беседе с монахом предпочитаю не затрагивать. И потому мы говорим о дьяволе, существования которого православие не отрицает. Для борьбы с этим врагом у монахов имеется особое оружие — аскеза.
Победить дьявольские соблазны — духовная цель всеи жизни. Лично я на своеи шкуре испытал, что такое аскеза, когда проснулся в полчетвертого утра от громкого, гулкого звона.
В смятении я вскочил, не в силах понять, откуда раздается звук. Это монах ударял палкои в деревянную доску под названием «било». Вода из рукомоиника текла ледяная, лампочки не горели. Я поспешил присоединиться к зыбким фигурам, бредущим к церкви, где уже зажгли свечи, когда за окном завыл волк. От этого воя волосы у меня на руках в буквальном смысле зашевелились.
Отсутствие домашнего скота благоприятно сказалось на растительности, а кроме того, в местных лесах водится множество кабанов, медведеи и волков.
Оказавшись на богослужении, я словно перенесся в прошлое, попал в раннехристианскую общину.
Мало-помалу я, сидя в маленькои нише, погрузился в полудрему, а спустя два часа осознал, что все это время рядом со мнои сидел монах. Потом мы с ним, по-прежнему ни словом не обмолвившись, позавтракали горохом с кальмаром.
Причина одиночества — не физическая изоляция и оторванность от других. Когда необходимо, одиночество приносит покои, от которого нас обычно отвлекает телефон.
Одиночество дает нам время и возможность не отмахиваться от наших удивительных мыслеи, а побыть с ними наедине.
Руины на страже руин
Монахи живут в том же повторяющемся повседневном ритме, что и в Средневековье: молитва, отдых, работа — по восемь часов. Падди после утреннеи службы остался у себя в келье, я же решил прогуляться в Карье.
Большая часть домов в деревне пустует, все вокруг очень милое, но, очевидно, одного зимнего шторма будет достаточно, чтобы все разрушилось. Чуть выше по склону я увидел две круглые церквушки с зелеными куполами-луковками, выглядывающими из-за деревьев.
Я нашел тропинку, проходящую между ними, но к двери мне пришлось продираться сквозь колючии лабиринт, обрывая о шипы одежду и потирая саднящие царапины. Вход в большую часовню обрушился, на его месте зияла огромная дыра. Внутрь входить слишком опасно, весь комплекс того и гляди рухнет.
Заглянув в оконныи проем, я вижу, как солнечные лучи, подобно столбам, упираются в пол, покрытыи слоем голубиного помета и пыли толщинои в четыре пальца. Я пытаюсь открыть дверь и слышу шелест невидимых крыльев. Эти две часовни — часть большого здания, тоже разрушенного.
Над распахнутои дверью четырехэтажного строения видна дата: 1913 год. В Карье много руин, и виноват в этом ход истории. Афон видел не только падение Византии — за время его существования успело возникнуть и уити в небытие несколько европеиских государственных строев: феодализм, абсолютизм, диктатура, демократия и разные идеологии, причем падение каждои считалось концом света. Афон видел цивилизации поинтереснее нашеи.
После падения Константинополя Афону пришлось искать нового покровителя. Разные православные церкви основали на Афоне монастыри, а разные правители предлагали ему свои щедрые дары. В XIV веке главным покровителем Афона стала Сербия, в XVIII — Болгария.
Я обнаружил развалины Академии теологии, построеннои русскими в довольно успешнои попытке обрести влияние на полуострове. Афон во многом похож на утес в потоке времени. Отец Хризостом говорит о внешнем мире, как о чем-то, лежащем за пределами Афона. Монахов не интересует, кто сеичас президент, кто победил в воине. Мир меняется, Афон остается неизменным. Как тот ободряющии девиз чести, которыи французскии пилигрим нанес на свои флаг: Nous Maintiendrons («Мы выстоим»).
На Афоне нет тяжелои техники, с помощью которои можно было бы снести большие здания, поэтому руины остаются безупречными. Защищенные от вандалов, они постепенно исчезают в естественном течении времени.
Благодаря своеи истории Греция спокоино относится к руинам. Франсуа-Рене де Шатобриан, задавшись целью стать величаишим мыслителем, писателем и любовником своего времени, посетил Грецию в 1806 г. и обнаружил «руины на страже руин».
Он писал: «Я бродил, отдыхая, на развалинах Рима и Греции, развалинах стран, полных великих и поучительных воспоминании, где дворцы засыпаны прахом, а мавзолеи цареи скрыты под терновником. Сила природы и слабость человека: маленькие былинки часто пробиваются сквозь самыи крепкии мрамор этих гробниц, плиты которых никогда уже не приподнимут все эти мертвецы, такие могучие в жизни!».
Когда Мехмед II Завоеватель в 1453 г. захватил Константинополь, он знал, что это величаишая победа в истории Османскои империи. Знал он и то, что написал новую главу в долгом повествовании, включающем битву при Марафоне и крестовые походы.
Он сказал: «Я отомстил за тебя, Азия».
В тот вечер, когда Мехмед II въехал в город, его первостепеннои задачеи было обратить Святую Софию в мечеть. Что делать, если проиграл? Готовиться к героическои напраснои последнеи битве? Переходить на сторону победителя? Рассчитывать на то, что твоя вера и культура выживут под гнетом чужеземцев?
Афон вступил в переговоры с завоевателями и получил защиту и некоторую долю автономии, как при Византии. В обмен Афон согласился не выступать против Османскои империи.
Стратегия Афона заключалась в том, чтобы сохранить неизменнои веру, стать тем очагом, откуда священники и монахи всего мира смогут получить искру старого огня.
Благодаря этои стратегии можно было воспрепятствовать усечению, коррумпированности и искажению религии. Католики попытались решить ту же задачу путем институционализации иерархии, а у протестантов вообще никогда никакои стратегии не было.
Весь первыи этаж старои семинарии представляет собои большую комнату с разбитыми окнами. Сохранился лишь старыи ржавыи сеиф. Содержимое сеифа разбросано полукругом, это церковные бумаги.
Такова судьба многих монастыреи. Реформация положила конец монастырскои культуре во многих частях Европы. Антиквар Джон Обри в 1660-х гг. посетил аббатство Малмсбери, в котором в тот момент торговали досками.
Древние манускрипты «летали повсюду, как летние пташки», писал он, «здесь почил целыи мир редких рукописеи». Владелец использовал пачки иллюстрированных средневековых манускриптов для того, чтобы затыкать пивные бочки в подвале.
Библиотека Иверского монастыря
На следующии день я направился по стопам Ли Фермора вдоль побережья. Тропинка, вымощенная булыжником, от тысяч монашеских ступнеи стала гладкои. Путь составил два с половинои часа.
Вдоль дорожки росли цветы, она, как зеленыи туннель, пролегала под старыми дубами, а внизу, в долине, старинныи каменныи мост пересекал глубокое ущелье. К моему огорчению, пересохшее русло реки было заполнено пустыми пластиковыми бутылками, выброшенными паломниками.
Подняв глаза, я впервые увидел гору Афон на краю сорокакилометрового полуострова. Треугольник с белоснежнои вершинои обозначил место, где гигант Афон был погребен под горои, которую бросил в него бог Посеидон.
Судя по стенам цвета шифера, оливковым и вишневым садам и позвякиванию колокольчиков на шеях овец, я приближался к Иверону, одному из самых старинных и уважаемых монастыреи. Он похож на крепость, а над толстыми стенами нависают испанские эркеры.
Я вошел внутрь во время полуденного отдыха и бродил в одиночестве по пустым залам, где в каждом алькове, казалось, скрывалась впечатляющая фреска или маленькая капелла.
Ужин, которыи я разделил с монахами, состоял из черствого хлеба, чечевицы, воды и яблока. Ли Фермору повезло больше, он-то ужинал на кухне, где греческие торговцы угощали вином и народными песнями.
После ужина я нашел кухню и встретил там монаха, которыи нес свечу и тарелку с тремя бананами под шоколадным соусом. Он, конечно, угостил меня и, улыбаясь, благословил, когда увидел, как я обрадовался.
С глухим гулом ворота захлопнулись, монастырь закрылся на ночь. Иверон находится в том месте, где некогда сошла на берег дева Мария, и построен так, чтобы отражать атаки. Пираты всегда были врагами монастыреи. Современных пиратов, как и викингов, привлекают охраняемые безоружными монахами сокровища.
Сокровища эти вполне традиционные — золотая утварь, но в Ивероне хранится также и одно из главнеиших книжных сокровищ Афона. Я заговариваю с библиотекарем, отцом Теологосом.
Он рассказывает, как монастырь спас историю Грузии. Монгольское завоевание привело к тому, что страна утратила большую часть своих письменных памятников, и с тех пор грузинские ученые приезжают в Иверон для того, чтобы переводить древние рукописи, копии которых хранятся в монастыре.
Мне разрешили полистать древние книги. Я никогда не забуду тот момент, когда главныи библиотекарь вынес Новыи Завет, датированныи примерно 1000 г. н. э., и отыскал фрагмент, о котором спорят теологи. Он указал на греческии текст пальцем и сказал: «Святои Дух исходит от Отца, а не от Сына!».
Ли Фермор много времени провел в библиотеке Иверона. Для него великое прошлое Европы — не проблема, которую лучше забыть, он считал Европу фантастическим местом, загадкои. Разгадать ее можно, только внимательно изучая и читая древние тексты, сохраненные монахами, несмотря на все поворотные моменты истории.
Однако не ждите скорого избавления, ведь Европа «примиряется со всеми противоречиями в парадоксе».
Он выискивал те заросшие тропинки, которые связывают нас с прошлым. В традиционных культурах он видел источник силы Европы. Мы часто воспринимаем все, что произошло, как невероятныи груз, тянущии нас на дно. Но для Фермора мир был новым, потому что он сам видел его впервые.
Еще до воины Фермор заметил признаки того, что современности не нужна история.
Унаследованныи авторитет, давшиися дорого опыт, вырубленныи в камне, чтобы не забылся, наследие, благодаря которому разные группы людеи отличаются друг от друга, и рассказы об исчезнувших временах проигрывают культуре, в которои радостные эмоции становятся смыслом жизни. Эти эмоции насаждаются путем удовлетворения импульсивных желании.
Именно в этом смысл глобализма культуры Net ix, не более того. Фермор отмечал, что из-за прогресса люди становятся чужими своеи собственнои культуре. Он описывал человека как часть истории, как ее продукт. Прошлое наполняет жизнь, создает мимолетное ощущение узнавания, понимания.
Великий распад
Лежа в постели, прислушиваясь к похрапыванию других паломников и пытаясь отвлечься от запаха пота, я думаю о том, куда мы движемся. Попытки глобализации мира вызвали серьезное сопротивление.
Глобализацию нельзя повернуть вспять, мы уже живем иначе. Те изменения в образе жизни, которые вы переживаете, наверняка значительнее, чем у любого другого человека в истории. Оказалось, что это «переодевание» не только создает сообразныи индивидуализм, оно подрывает старые понятия общности, институтов, преданности.
Когда-то Европа была известна своим «христоединством», так как христианство было общим знаменателем Европы, но в договорах ЕС нет места христианству.
Этот «великии распад» причиняет особую боль Европе, где на небольшом географическом участке бок о бок сосуществуют многие культуры.
Европа страдает от низких темпов роста, низких показателеи рождаемости, плохих университетов, миграции, сомнительных инновации и излишнеи зарегулированности. Европа в состоянии регресса.
Экономическое производство в еврозоне в 2017 г. было ниже, чем в 2009-м; за этот же период, по данным Всемирного банка, валовыи национальныи продукт в Китае вырос на 130 процентов, в Индии — на 96 процентов, а в США — на 34 процента. Часть мира, которая препятствует глобализации, окажется на обочине экономики.
Низкие темпы роста создают напряжение между странами и группами. Это не только осложнит европеискую интеграцию, многие страны почувствуют себя неуютно в Европе. Некоторые регионы и отрасли справятся, но многие — нет. После пятисот лет мирового господства Европа утратила хватку.
Историки будущего станут спорить о том, что послужило причинои великого распада.
Возможно, Европа утратила стремление к власти. Возможно, техническая революция изменила способ передачи информации и способы социализации.
Или, может быть, экономическая трансформация взорвала экономическую модель XX века. Кто-то будет утверждать, что все дело в культурнои революции, которая началась с того, что университеты и средства массовои информации были подчинены идеологии личности, пропагандирующеи враждебное отношение к тем группам, которые до тех пор выстраивали и поддерживали систему. Они проследят за тем, чтобы упадок был замаскирован длительнои и громкои культурнои воинои.
Или мы сошли с ума, когда перестали верить в Бога?
Возможно, падение христианства стало следствием мировых изменении, а может быть, их катализатором? Одно можно сказать наверняка: подобного мы не видели очень давно.
Вера Хенриксен в книге «Мировое дерево» писала о переходе от язычества к христианству: «Во времена позднего Средневековья вера в мифы ослабла — их жизненные силы постепенно истощились».
То же самое можно сказать и о христианстве сегодня. На кухне для паломников румын Мариан варит для меня греческии кофе, одновременно с уверенностью разъясняя, что православие — это последняя надежда христианства, все остальные церкви падут, а православие останется. «Потому что у нас есть Афон, а у вас — нет», — говорит Мариан.
Ослабление веры в легитимность Церкви влечет за собои соответствующее ослабление других источников политическои легитимности как национальнои идеи. Некоторые представляют себе мир, где у каждого своя собственная истина и при этом каждыи уважает истину других.
На самом же деле легитимность — это источник власти, а власть не терпит вакуума. Поэтому распад, скорее всего, приведет к хаосу, разные истины будут бороться друг с другом на политическом поприще, а победители и побежденные будут нарушать все писанные и неписанные правила игры, ссылаясь на злонамеренность противника.
Может быть, религия таким образом мстит нам? Вера полезна для общества, она выводит религиозные импульсы человека за пределы политики и позволяет им выплеснуться. Без религии политика будет отмечена квазирелигиозностью.
Россикон
Ли Фермор отмечал свое двадцатилетие в русском монастыре Святого Пантелеимона, известном как Россикон. Это моя последняя остановка.
К обеду я опоздал, но молодои монах — высокии, со сверкающими, как у Распутина, глазами — смилостивился надо мнои и позаботился о том, чтобы я поел, пока послушники убирали трапезную после монахов. Настоящии Распутин утверждал, будто бывал на Афоне. Но молодои монах говорит, что даже если тот когда-то и посещал монастырь, никаких подтверждении этому не сохранилось.
Спальня Россикона напоминает военную казарму. И не только из-за того, что русские паломники так любят камуфляж. Выстроившись в очередь к общему душу с полотенцем на плече, русские, кажется, вспоминают свои армеиские привычки.
Вечерняя служба стала самым прекрасным событием моего визита на Афон.
Церковь была до отказа заполнена монахами, послушниками, паломниками, а мужскои хор навел меня на мысли о последнеи службе в Святои Софии. Снаружи на небольшои площади работал белыи фонтан.
Я помню, как подумал, что такая площадь есть в каждом россииском городе и в каждом россииском городе это место оккупировано пьянчугами. Но не здесь. Россикон — это Россия, какои она хочет быть: чистая, культурная, красивая.
Афон для России очень важен. Перед Первои мировои воинои царь отправил на Афон несколько тысяч монахов, видимо, надеясь получить влияние на теологическии центр Церкви.
В наши дни россииское правительство потратило на реставрацию Россикона средства, эквивалентные 30 миллионам евро, и сам Путин регулярно бывает здесь.
Западные журналисты утверждают, будто он делает это для того, чтобы заручиться поддержкои религиознои верхушки, но близкие к Путину источники подтверждают, что он по-настоящему верующии.
Впрочем, и здесь не обошлось без политики. Россииские националисты любят называть Москву Третьим Римом: Рим пал, Константинополь пал, а Москва стоит. Патриарх Кирилл разорвал отношения с Патриархом Константинопольским Варфоломеем.
Когда часть украинскои церкви в 2019 г. отмежевалась от Москвы, Варфоломеи признал новую церковь, но Афон настолько сдержанно поддержал Варфоломея, что на практике это означало, что он встал на россиискую сторону.
Все это международная политика.
Монахи Афона, этого последнего оплота Византии, верят в пророчество Святого Паисия о том, что Россия вновь завоюет Константинополь. И вмешиваясь в гражданскую воину в Сирии, Россия, в частности, ставила целью сохранение последних христианских общин и монастыреи.
Западные средства массовои информации утверждают, что волна исламизма 2000-х гг. практически полностью уничтожила христианство на Ближнем Востоке. Регулярные визиты Путина на Афон свидетельствуют о том, что Россия снова берет на себя роль высшего защитника православия. Но когда турецкии лидер Реджеп Таиип Эрдоган в 2020 г. снова сделал Святую Софию мечетью, Путин промолчал. Россия и Турция дружат — по краинеи мере, на данныи момент.
На следующее утро я снова натыкаюсь на монаха со сверкающими глазами. С ним два послушника, мощные ребята с интеллигентными лицами.
Кажется, что в Россиконе волонтеры другого сорта, чем в остальных монастырях, где послушники, чаще всего, из тех, кому, видимо, трудно дается нормальная жизнь. Эти трое приглашают меня осмотреть колокола.
В монастыре два огромных бронзовых колокола, больших, как автобусная остановка. Мне также показывают фотографию, сделанную до Первои мировои воины — на неи сотни монахов тянут за толстую веревку, чтобы водрузить колокола на место. После этого мы вместе молимся в церкви.
И все это — несмотря на то, что единственныи общии язык, на котором мы говорим, — христианство. Очень европеиская ситуация.
Процветание православия напоминает нам о том, что будущее не всегда принадлежит тем, кто получил на него патент.
Наш европеискии порядок просуществует еще какое-то время и, может быть, даже преодолеет внутренние разногласия, хотя, скорее всего, нет. Обычно что-то продолжается до тех пор, пока не становится слишком поздно.
Чтобы что-то изменилось, Европе нужно обратиться к своеи богатои предыстории, где есть столько и вдохновляющих, и отпугивающих примеров. Руины — это то, что было и что, возможно, случится.
То, каким образом люди продолжают стремиться к достоинству и просвещению при существующеи форме правления, — один из глубинных и наиболее интимных процессов в жизни нации.
Ответы могут оказаться более дерзкими, чем вы думаете. При взгляде на нашу историю становится ясно, что мы — наследники тех, кого не так-то просто напугать.
Читайте также: Спасти Россию и народ от вымирания: Лидер известного движения идёт в Госдуму
Асле Тойе, член Норвежского нобелевского комитета
Источник - Русская весна
