Отчего постсоветские люди сходят с ума

СЕЛЕЗНЕВ Денис
К Международному дню психического здоровья 10 октября Украина подошла с новым рекордом и вновь подтвердила свой статус лидера по числу психических заболеваний в Европе.
Пресс-служба Минсоцполитики Украины заявила, что 3,2% или 1,2 млн человек в стране страдают от психических расстройств. Почти треть населения страдает нервными расстройствами (речь, конечно, не о психозах, а о более легких формах). Ситуация только ухудшается.
К этому можно добавить и рост числа самоубийств, который на Украине происходит значительными темпами.
В тот же День психического здоровья одесский психотерапевт Алексей Кругляченко заявил, что если до 2014 года число самоубийств снижалось, то за последние два года выросло примерно на 10% и имеет потенциал для дальнейшего роста.
Все это, конечно, могло бы быть причиной забавных шуток и сарказма, ставших привычными в украино-российских отношениях, если бы массовая потеря психического здоровья не несла стольких угроз. И не только для Украины, но и вообще для всех обществ постсоветского типа.
Вывод о том, что на психическое здоровье украинских граждан самым негативным образом повлияли Майдан, война и связанная с ними пропаганда, лежит на поверхности и закрывает от нас более глубинные причины происходящего.
Одна из них заключается в тех культурных противоречиях, которые в той или иной степени присущи постсоветскому обществу как таковому.
Одним из основных механизмов повреждения психики является разрыв между социально одобряемыми целями и средствами их достижения. В первую очередь это касается тех ценностей потребительского общества, которые существенно завышают планку потребностей постсоветского обывателя.
Массовая культура, изобилующая примерами для подражания, в которых «звезды» и «авторитеты» демонстрируют все возможности элитного потребления, резко контрастирует с неэффективностью законных и моральных инструментов для удовлетворения подобных гипертрофированных потребностей.
Проще говоря, одобряемый законом и нормами честный повседневный труд не дает возможности удовлетворения разжигаемых массовой культурой желаний.
В поисках удовлетворения часть людей идут на нарушение норм и законов, что порождает значительную коррумпированность и аморальность постсоветских обществ.
К примеру, согласно исследованиям Института социологии НАН Украины, в 2016 году 70% украинских респондентов считали, что большинство людей способны на нечестный поступок ради выгоды, 75% — что окружающие способны на любую ложь ради продвижения по службе, а 50% — что от преступления окружающих сдерживает только страх наказания, 52% — что никому не доверять — самая разумная позиция.
Очень похожие результаты наблюдаются и в России. Согласно опросам ВЦИОМ 2015 года, не доверять никому предпочитают 50%, а 60% считают, что поступать по правде и совести следует лишь иногда.
В случае со многими странами постсоветского пространства речь иногда идет даже не об удовлетворении стремлений к ВИП-потреблению, а о невозможности обеспечить базовые потребности.
К примеру, на той же Украине в 2013 году, т. е. еще до начала всех социальных катаклизмов, согласно опросам Института социологии НАН Украины, 23% были лишены возможности покупать необходимые продукты питания в полной мере, а еще 16% не могли в полной мере обеспечить себя одеждой. Война и экономический кризис увеличили доли таких людей до 34% и 25% соответственно.
Для сравнения: в России людей, которые вынуждены отказывать себе в самом необходимом, столько же, сколько на Украине до войны. В мае 2017 года ВЦИОМ опубликовал данные, согласно которым
10% граждан России испытывали проблемы с покупкой продуктов, а еще 29% — с покупкой одежды.
Естественно, когда речь идет о неудовлетворенности таких базовых потребностей, о достижении идеалов, пропагандируемых массовой потребительской культурой, не может быть и речи.
На личном уровне здесь наблюдается продолжительная депривация, то есть длительная невозможность удовлетворения потребностей. В конце концов это порождает психологические расстройства.
В первую очередь растет агрессивность, как в отношении себя (алкоголизм, наркомания, самоубийства, пренебрежение нормами безопасности), так и в отношении окружающих. Стоит отметить что 60% самоубийств во взрослом возрасте совершаются в состоянии тяжелой депрессии, которая нередко возникает как следствие длительной депривации.
Таким образом, ценности общества потребления имеют два социально опасных побочных психологических эффекта.
Погоня за гипертрофированными потребностями заставляет становиться либо преступниками и отказываться от «излишних» моральных норм, либо смириться с постоянной депривацией и неудовлетворенностью, что так или иначе ведет человека по пути психологических и социальных проблем.
И, естественно, каждый экономический кризис, который бьет по материальному положению и не сопровождается снижением накала пропаганды максимального потребления, только усугубляет этот разрыв. Это неизменно отражается как на росте преступности, так и на росте психических проблем.
Украинское и российское общество имеют аналогичные ценности, образ жизни, а также сходный историко-культурный опыт последних десятилетий. Поэтому здесь разница в числе проявлений психических расстройств почти напрямую связана с социально-экономическими реалиями.
Такая закономерность подтверждается тем, что в период 2000–2014 года, когда экономические реалии Российской Федерации улучшались, снижалось и число психических расстройств. Всего в этот период число пациентов с психическими расстройствами снизилось на 47%.
Столь серьезная зависимость от экономического положения страны, несомненно, связана с культурными установками общества.
На том же постсоветском пространстве есть и другие примеры, которые показывают, что подобная зависимость не является обязательной.
Так, по статистике Всемирного банка, Узбекистан по паритету покупательной способности находится на 65-м месте в мире, в то время как Российская Федерация — на шестом.
Но при этом во время исследования «Евразийский монитор» в 2013 году 80% респондентов в Узбекистане оценили экономическое положение страны как хорошее, а материальное положение своей семьи хорошим назвали 60% респондентов. Во время того же исследования доля граждан России, давших «хорошую» оценку, составила 11% и 14% соответственно.
Трактовать подобный разрыв можно лишь в том смысле, что ценность материального успеха в узбекском обществе значительно ниже, чем в российском.
При этом оказывается, что частота психических заболеваний среди жителей Узбекистана существенно ниже, чем в России. К примеру, если в том же 2013 году в РФ на 100 тысяч населения было зафиксировано 2900 психических расстройств всех типов, то в Узбекистане — 1200 случаев.
Интересно, что и структура этих психических расстройств разнится принципиально.
Если для России или Украины 75% расстройств составляют непсихотические расстройства (то есть различные депрессии, неврозы, навязчивые состояния, тревожности и т. д.), то для Узбекистана эта доля составляет лишь 17%, а все остальное — это психозы или умственные отсталости, которые, как правило, являются врожденными и слабо коррелируются непосредственно с той социально-культурной ситуацией, в которой живет человек.
Аналогичную картину показывает сравнение России с Кыргызстаном или Таджикистаном. Здесь мы видим прямое подтверждение поговорки о том, что не в деньгах счастье.
Очевидно, что в Средней Азии общество остается более традиционным, религиозным и патриархальным, менее подвержено вестернизации и проникновению потребительских ценностей. Тамошние культурные установки в меньшей мере ориентированы на собственное материальное положение.
Следовательно, экономические неудачи и неспособность обеспечить гипертрофированное потребление не наносят здесь такой психологической травмы.
В миниатюре эту тенденцию можно проследить и внутри Украины. Западные регионы являются носителями более традиционного уклада, в котором выше общественная роль религии. К примеру, если в 2013 году 57% респондентов на западе Украины заявляли, что регулярно посещают религиозные службы, то на юге и востоке — лишь 16% и 13% соответственно.
И здесь так же число активных верующих коррелируется с частотой психических расстройств.
Так, лидером по количеству выявленных психических расстройств на Украине были Севастополь, Крым и Донбасс, а наименьшее число расстройств наблюдалось в западных областях страны. И это при том, что Западная Украина в материальном отношении всегда значительно уступала югу и тем более востоку страны.
Подобная корреляция показывает не только некую терапевтическую силу религии, но и то, что в таких регионах традиционные ценности сдерживают распространение ценностей потребительских.
#{author}Можно предположить, что в случае, если бы в постсоветском обществе существовали иные, не обязательно религиозные, позитивные ценности, альтернативные западному обществу потребления, то это бы могло существенно укрепить его психическое здоровье.
Напрашивающееся здесь сравнение с идеалами социалистического общества затрудняется тем, что в конце 80-х годов в Советском Союзе была изменена система учета психических заболеваний и для такого сравнения потребуется отдельная большая работа.
Резюмируя, можно предположить существование следующей зависимости: чем более страна вестернизирована, чем сильнее в ней распространены идеалы «общества потребления», тем больше в ней психических расстройств. Причем максимальным число этих расстройств будет там, где при большей степени вестернизации хуже экономическое положение населения.
И именно подобную зависимость демонстрирует Украина своими рекордами числа психических заболеваний. Можно утверждать, что многие из тех, кто стал жертвой психических заболеваний, по сути, стали жертвами алчности, раздуваемой вот уже которое десятилетие среди русских, украинцев, белорусов и других народов бывшего СССР.

Источник