Джереми Рифкин: мы стоим на пороге Будущего Изобилия — если не разрушим экологию

Джереми Рифкин
Известный экономист, теоретик и футуролог прогнозирует мир практически бесплатной энергии, а также отчаянную борьбу против изменений климата.
Большинство людей знают о сближении компьютерных и коммуникационных технологий, о переходе от ископаемых видов топлива к возобновляемым источникам энергии и движении к автономным транспортным средствам и производству роботов. Но лишь немногие люди интенсивно думают о том, как все эти технологические изменения будут сочетаться вместе с изменениями в передовых производствах, системах водоснабжения, сельском хозяйстве, здравоохранении и образовании — для быстрого и комплексного роста, сопровождающегося резким сокращением экологического загрязнения.
Такой системный подход к индустриальному будущему является сферой интересов экономического теоретика Джереми Рифкина.
72-летний Рифкин является давним исследователем экономических и технологических вопросов, и преподавателем программы Executive Education в Университете штата Пенсильвания. Он является консультантом глав государств (включая высшее руководство Германии, президента Европейской комиссии и руководства КНР), а также многих.
Логика рассуждений Рифкина чужда современному западному обществу. Например, он утверждает, что и капитализм, и «индустрия ископаемого топлива» сталкиваются с ограничениями, вытекающими из законов термодинамики. Капитализм, основанный на инвесторах, который фокусирует ресурсы на цели немедленной прибыли, неизбежно будет заменен более распределенным и оптимизированным «сетевым капитализмом» наряду с экономикой разделения, управляемым «высокотехнологичным глобальным достоянием».
По словам Рифкина, эта новая гибридная экономическая система станет возможной благодаря широкому освоению солнечной энергии, энергии ветра и других возобновляемых источников энергии по требованию, чему способствуют такие инновации, как «Интернет вещей» и блокчейн. В мире, который он предвидит, затраты на производство и доставку растущего количества товаров и услуг будут сокращаться почти до нуля, экономике придется научиться управлять изобилием — и использовать общие товары и услуги.
Эти изменения будут происходить в течение следующих 40 лет или около того, говорит Рифкин, если они не будут сокращены экспоненциально возрастающими опасностями изменения климата и исчезновения видов.
Даже тем, кто не согласен с теорией Рифкина о том, что капитализм находится в фазе фундаментальной трансформации, приходится уважать глобальную мощь тех факторов, которые он отслеживает. Интеллектуальные технологии, в частности, расширяются все более высокими темпами, снижая затраты, заменяя человеческий труд, отслеживая деятельность человека и делая много нового, что может быть «темной паутиной» авторитарного контроля- или расширения обеспеченности и качества жизни.
Издание Strategy+Business попросило Рифкина более подробно осветить ряд ключевых моментов.
S + B: концепция «нулевой маржинальной стоимости» предполагает, что мы направляемся во время изобилия, которое радикально изменит образ жизни людей. Как вы пришли к этой идее?
Рифкин: В начале 2000-х годов я преподавал в программе управления (AMP) в Wharton Executive Education. Еще до того, как в 2000 году пузырь dot-com лопнул, было ясно, что цифровая революция наглядно демонстрирует фиксированные и предельные издержки в информационно-коммуникационных технологиях — как это описано в Законе Мура.
Маржинальные затраты — это затраты на получение продукта в большом масштабе, и они уже приблизились к нулю в средствах массовой информации и программном обеспечении. После того, как вы понесли фиксированные затраты на запись песни, максимальные затраты на потоковое воспроизведение музыки практически равны нулю — независимо от того, продаете вы тысячу или миллион копий. Газеты, телевидение, звукозаписывающие компании и киноиндустрия обнаружили, что они больше не могут полагаться на свои старые бизнес-модели, особенно если они занимаются рекламой.
S + B: Но это применимо только к цифровым медиа.
Рифкин: В то время, да, так и было. Но мы видели, что это может скоро распространиться и на другие части экономики. Одним из основных сигналов для нас было давление, которое испытывало IBM, начиная с середины 1990-х годов. Генеральный директор Лу Герстнер, в беседе с топ-менеджерами компании, впервые сказал вслух, что у них возникла проблема. Их «дойной коровой» были большие компьютеры-мэйнфреймы. Но по мере того, как конкуренция возрастала, а цена компьютеров продолжала падать, откуда взялась бы их прибыль? Это привело к тому, что они частично перешли на управление информационными услугами.
Я представил идею о том, что цифровая революция приводит к падению предельных издержек практически до уровня нуля — что является финальным успехом капитализма. Но это также привело бы к радикальному изменению характера капиталистической бизнес-модели.
S + B: капитализм означает рыночную экономику, управляемую законами спроса и предложения без государственного контроля.
Рифкин: Под капитализмом я имею в виду особый тип рыночной экономики, где инвесторы, владельцы, менеджеры, рабочие и потребители — это всё разные люди. Капитализму такого рода всего 200 лет.
Давайте немного отвлечёмся и рассмотрим, как происходят великие экономические преобразования. Их было много в мировой истории, и все они имеют общий знаменатель. В некий исторический момент появляются и объединяются те же три определяющие технологии для создания новой универсальной технологической инфраструктуры. Они коренным образом меняют то, как общество управляет, поддерживает и осуществляет экономическую деятельность.
Этими тремя технологиями являются — новые системы связи, которые более эффективно управляют экономической деятельностью; новые источники энергии, которые повышают эффективность деятельности; и новые способы обеспечить мобильность, которые ускоряют экономическую деятельность. Это изменяет пространственную временную ориентацию общества, его бизнес-модели, формы управления и даже познание и сознание людей.
Например, рассмотрим первую промышленную революцию, которая состоялась в XIX веке. До этого было очень мало крупных предприятий. Большинство торговцев владели инструментами, которые они же и использовали, — средствами изготовления, доставки и торговли товарами. Затем появились новые технологии коммуникации, энергетики и мобильности. Печатная машина с паровым приводом, которая сделала возможными дешевые газеты и массовые книги, трансформировала коммуникации. Это позволило более широко распространять грамотность; с учебниками смогли появиться обязательные государственные школьные системы. Изобретение телеграфированного, резко сократившегося пространства и сжатого времени, что сделало возможным общенациональные и даже глобальные рынки. Паровой двигатель на основе угля, новая форма энергии, позволил управлять производством в гораздо большем масштабе. Затем этот двигатель был поставлен на рельсы, что привело к созданию системы железнодорожного транспорта — что еще больше ускорило управление, энергетику, дало новый толчок к расширению экономической деятельности и географическому расширению рынка.
Эти технологические изменения были настолько широкими и сложными, что требовали новой формы управления. Железные дороги стали первыми современными капиталистическими бизнес-корпорациями, в которых тысячи сотрудников, вертикально интегрированные операции и акционеры были отделены от самого бизнеса. Когда все три технологии сошлись воедино, около 1860 года, современный капитализм быстро развернулся по всему миру. К 1900 году, менее чем за 40 лет, мир был преобразован.
Вторая промышленная революция последовала в начале 20-го века. Это касалось изобретения телефона, а затем радио и телевидения; широкое использование ископаемых видов топлива; прокладка электрических сетей; внедрение двигателя внутреннего сгорания для автомобильного, железнодорожного, водного и воздушного транспорта. Инновационная инфраструктура второй индустриальной революции была введена в действие в Соединенных Штатах и других странах в период с 1905 по 1929 год. Ее рост был прерван с приходом Великой депрессии и Второй мировой войны — и он, наконец, создал во второй половине 20-го века индустриальный мир.
S + B: И к началу 2000-х годов вы говорили, что такой образ жизни устарел.
Рифкин: Мы видели, что потенциал производительности второй технологической инфраструктуры индустриальной революции сохранялся. Между тем, резкое сокращение фиксированных и предельных издержек уже произошло в компьютерах и коммуникациях, и, вероятно, произойдет и в других местах. Это так изменило бы экономику, что неоклассической экономической теории было бы недостаточно для ее описания.
Мир вступил в третью индустриальную революцию — цифровую революцию. В обществе с цифровой связью предельные издержки растущего числа товаров и услуг упадут почти до нуля. Это приведет к коренным изменениям в преобладающих бизнес-моделях: от рынков до сетей, от права собственности до права доступа, от рабочих до «прошумеров» [лиц, которые производят, а также потребляют товары и услуги, распространяемые в Интернете], от продавцов и покупателей до поставщиков и пользователей, а также от прогрессирующего потребительства к стабильному потреблению — и вторая промышленная революция в масштабах больше не будет актуальна. Коммуникационная часть этого уже произошла: уже существуют недорогие компьютеры и Интернет, и смартфон только что был изобретен. Потребовалось время, чтобы увидеть, что похожее явление может произойти в сфере энергетики — и резко снизить стоимость энергии, мобильности и других товаров и услуг.
S + B: Итак, когда вы говорите «третья промышленная революция», какое изменение вы имеете в виду?
Рифкин: Новая технологическая инфраструктура постепенно объединяется, уже «оцифрованная». Процесс начался с эволюции Интернета, как средства связи, за последние 25 лет. Теперь это вплотную сблизилось с созданием «второго интернета», уже для возобновляемых источников энергии.
Комментарий РусНекст: в данном случае для понимания слов Рифкина следует учесть, что «Интернет» следует воспринимать в значении «сетевая коммуникация».
Это новая цифровая энергосистема, простирающаяся по континентам, позволит миллионам людей производить собственную ветряную и солнечную электроэнергию и отправлять избыточную энергию в глобальную энергосистему. В течение следующего десятилетия оба этих «интернета» будут сближаться в связи с появлением цифровой мобильности Интернета, базирующейся на все более автономных электрических и топливных аппаратах, эксплуатируемых с почти нулевыми предельными издержками, возобновляемых источников энергии на дорожных, железнодорожных, водных и воздушных системах.
Эти три системы позволят людям частично меняться информацией, энергией и мобильностью частично на капиталистическом рынке — и, частично, в развивающейся «экономике обмена».
S + B: Где этот сдвиг произойдет первым?
Рифкин: Это уже происходит в некоторых местах. В течение последних 10 лет Германия спокойно строила необходимую инфраструктуру. Когда в 2005 году Ангела Меркель стала канцлером, она попросила меня посоветовать ей средство для роста немецкой экономики. Мы с ней обсудили потенциал превращения Германии в третью индустриальную революционную парадигму. Почти сразу же она и ее коллеги решили стать мировыми лидерами в третьей промышленной революции.
С тех пор Германия работает на всех трех фронтах: оцифровка коммуникаций, возобновляемых источников энергии и мобильность. Я тесно сотрудничал с высокопоставленными правительственными чиновниками, в том числе президентом Франком-Вальтером Штайнмайером и вице-канцлером и министром экономики Зигмаром Габриелем. По плану, который они внедряют, треть электроэнергии в Германии производится за счет возобновляемых источников энергии при почти нулевых предельных издержках. Установка солнечных и ветровых технологий чрезвычайно трудоемка, по крайней мере, во время этого перехода. Таким образом, Германия создала сотни тысяч сетевых рабочих мест, и теперь в возобновляемых источниках энергии больше рабочих мест, чем в остальных отраслях энергетики.
Параллельно я работал с тремя президентами Европейской комиссии — Романо Проди, Хосе Мануэлем Баррозу и нынешним президентом Жан-Клодом Юнкером — в создании концепции и внедрении интеллектуальной цифровой третьей промышленной революции во всех 28 государствах-членах Европейского союза.
В феврале 2017 года я присоединился к Марошу Шефковичу, вице-президенту Европейской комиссии, отвечающему за Энергетический союз ЕС и «Смарт-Европа», и Маркуке Маркуле, президенту Европейского комитета регионов, объявив о начале инициативы «Смарт-Европа», в рамках которой 631 млрд. евро будет частично доступен для внедрения этой программы.
Другим центром деятельности является Китай. Когда председатель КНР Си и премьер Ли вошли в должность, премьер-министр Ли опубликовал свою официальную биографию, в которой говорилось, что он прочитал (книга Джереми Рифкина — RN) «Третью промышленную революцию» и дал указание правительству уделять пристальное внимание тезисам и предложениям, изложенным в книге.
Председатель Си и премьер-министр Ли понимали, что их страна была заблокирована первой промышленной революцией и большей частью второй, и они не хотели проиграть третью. После первого из нескольких официальных встреч, которые я провел с китайскими лидерами, председатель национальной электросетевой сети объявил о намерении за $82 млрд «оцифровать» государственную электрическую сеть в текущем пятилетнем плане. Миллионы китайцев смогут производить собственную солнечную энергию и энергию ветра, использовать ее локально или продавать в общую сеть. В рамках проекта «Пояс и дорога» они перемещают одни и те же технологии в другие страны. Китай называет это цифровое преобразование революцией Internet Plus, которая похожа на инициативу Smart Europe. Конечно, Китай по-прежнему остается одним из крупнейших в мире потребителей ископаемого топлива — но это быстро меняется.
В некоторых штатах США также движутся в этом направлении без участия правительства: Калифорния, Орегон, штат Вашингтон, Нью-Йорк, Новая Англия и район Сан-Антонио-Остин в юго-восточном Техасе. В штатах-прериях есть ветряные фермы, многие крупные компании и небольшие предпринимательские стартапы, возлагающие большие надежды на переходный период.
Окупаемость возобновляемых источников энергии намного быстрее, чем люди думают. Базовые затраты — материалы и установка — снизились экспоненциально. В 1979 году фиксированная стоимость производства одного ватта «солнечного» электричества составляла 79 долларов США. По состоянию на август 2017 года это 55 центов. К 2020 году он составит 35 центов. Жизнеспособность технологии только сейчас достигает переломного момента. Что касается предельных издержек — их нет. Солнце и ветер не выставят нам счет.
S + B: Как насчет мобильности и коммуникаций?
Рифкин: Миллионы людей используют аренду автомобилей сети в качестве основного способа передвижения. «Миллениалы» (поколение «нулевых» — RN) не хотят владеть автомобилями. Они хотят получить доступ к мобильности за счёт аренды, пользования. Между тем, предельные издержки на автономные беспилотные электромобили, работающие с почти нулевой предельной стоимостью возобновляемой энергии, резко упадут. Дроны также будут работать с предельными издержками, равными нулю. Сегодня (в мире — RN) насчитывается около миллиарда автомобилей, автобусов и грузовиков, и они являются третьей основной причиной выбросов, ведущих к глобальному потеплению после строительства, производства и потребления говядины и связанных с ними методов ведения сельского хозяйства. Вероятно, мы устраним 80 процентов автомобилей в мире в течение следующих двух поколений — поскольку мы переходим к обмену автомобилями и грузовиками посредством использованием сетей «провайдеров»-пользователей.
Остальные автомобили и грузовики станут, по сути, подвижными, мобильными распределенными центрами обработки данных, оснащенными датчиками, которые собирают и обмениваются информацией о трафике, погодных условиях, доступности склада и логистике. Daimler уже спокойно оснастил более 400 000 своих автомобилей такими датчиками. Это позволит повысить совокупную эффективность и производительность, а также значительно снизить экологические выбросы.
S + B: Разве это не противоречит тому, что люди, подобные Роберту Гордону и Эрику Бринхольфссону, говорили о росте производительности — что вряд ли он снова резко увеличится?
Рифкин: Они не учитывали совокупную эффективность. Совокупная эффективность — это отношение потенциальной работы к фактической полезной работе, которая внедряется в продукт или услугу. Чем выше совокупная эффективность товара или услуги, тем меньше отходов производится в каждом шаге на пути по цепочке создания стоимости.
Ряд экономических исследователей, таких как физик Райнер Кюммел из Университета Вюрцбурга и экономист Роберт Айрес из INSEAD, в последние годы пересмотрели свои взгляды на производительность. Традиционная экономика говорит, что вы повышаете производительность, вкладывая больше капитала в лучшие машины и предоставляя более эффективных рабочих, и всё это вместе взятое уменьшает фиксированные и предельные издержки производства.
Но на эти факторы приходится лишь около 14% производительности. Значительная часть остальной производительности объясняется улучшением совокупной эффективности управления, энергетики и мобильности экономической деятельности.
Совокупная эффективность работает одинаково в экономическом производстве, и в природе. Когда лев преследует антилопу и убивает ее, в льва попадает только около 10-20 процентов всей энергии, содержащейся в антилопе; остальное тепло теряется при переходе. Таким образом, общая эффективность льва составляет всего лишь 10-20 процентов. Если бы он мог потреблять больше энергии своей добычи или использовать меньше своих ресурсов в охоте, лев получал бы большую производительность как хищник.
Экономисты теперь изучают то, что совокупная эффективность является критическим фактором роста производительности. В прошлом экономисты пропустили это, потому что они не были обучены термодинамике, химии, инженерии, биологии и архитектуре.
Когда вторая промышленная революция началась, в 1905 году в США производилось около 3 процентов совокупной эффективности товаров и услуг. Методы массового производства значительно улучшили этот показатель, и в результате повысилась производительность. Но были ограничения на эффективность телекоммуникаций 20-го века, энергетических систем на основе ископаемого топлива и транспорт с двигателями внутреннего сгорания. К началу XXI века США составляли около 13 процентов совокупной эффективности; Германия достигла 18,5 процента; а Япония привела мир к 20-процентной совокупной эффективности.
Это потолок, и рост производительности застопорился. Предприятия, которые подключаются к инфраструктуре второй промышленной революции, уже не могут значительно повысить свою совокупную эффективность и производительность при управлении, энергообеспечении и перемещении своих товаров и услуг через свои производственно-сбытовые цепочки.
Теперь, когда цифровая третья промышленная революция будет развиваться, совокупная эффективность снова возрастет — возможно, на этот раз экспоненциально. Два фактора — это значительно сокращенные расходы на связь, энергию и транспорт, о которых мы говорили. Другой — Интернет Вещей.
Стоимость датчиков и идентификационных микросхем впервые снизилась настолько, что возможно внедрять их в триллионы устройств: термостаты, сборочные линии, приборы, складское оборудование и т.д.
С протоколом IPv6 эти устройства могут быть связаны между собой через Интернет. Когда интеллектуальные технологии внедряются в дома, офисы, фабрики и инфраструктуру, каждый будет иметь прозрачную картину всей экономической активности, протекающей через экономику, с возможностью ее добычи и использования интеллектуальных аналитических средств для повышения термодинамической эффективности и производительности при одновременном снижении экологических последствий экономической деятельности.
Воздействие будет огромным. Например, улучшение только 1 процента в эффективности использования авиационного двигателя, которое General Electric позиционирует как основу для своих новых систем, сэкономит 30 миллиардов долларов в течение 15 лет. Интеллектуальная цепочка создания стоимости будет постоянно изучать, как создавать, использовать, обновлять, перерабатывать и повторно использовать физические товары при все более низкой стоимости. У нас будет экономика с частичным изобилием, большим количеством многих почти бесплатных продуктов и услуг, предоставляемых при почти нулевых предельных издержках.
S + B: Как бы жили в этой экономике изобилия?
Рифкин: Мы являемся свидетелями рождения новой экономической системы: гибрида существующей капиталистической структуры и распределенной экономики. Большинство товаров и услуг, которые [составляют наше] качество жизни, будут намного дешевле. Будет легче расширить слой благосостояния, не имея необходимости бороться с дефицитом ресурсов, отчасти потому, что будет намного проще использовать ресурсы, которые у нас уже есть.
Кооперативы, бесплатные услуги и предприятия, основанные на приложениях, будут вытеснять некоторые — но не все — из существующих корпораций, которые зависят от бизнес-моделей с фиксированной стоимостью. Мы уже видели это на примере цифровых коммуникаций. Были разрушены целые отрасли: музыка, телевидение, газеты, издательствоа, журналы, образовательные СМИ.
Но появились новые компании, а не только крупные платформы, такие как Facebook, Google и Amazon. Миллионы людей производят, продают или обмениваются виртуальными товарами, такими как музыка, видео и тексты, при почти нулевой предельной издержке производств, используя блоги и социальные сети для поиска аудитории.
Миллионы студентов посещают массовые открытые онлайн-курсы колледжа и получают образование колледжа. Наиболее заметным является эксперимент Джимми Уэльса с Википедией: это шестой по величине веб-сайт в мире, который работает с 50 миллионами долларов в виде пожертвований в год. Впервые в истории демократизируется знание мира: люди из всех слоев общества построили его на рецензируемой платформе, с точностью, по крайней мере равной точности энциклопедий. Когда кто-то помещает что-то в Википедию, в течение нескольких часов люди изучают этот текст, проверяя источники или усиливая текст дополнительной информацией.
Капитализм инвесторов не исчезнет; он будет жить бок о бок с экономикой распределения. В новую эпоху кооперативная форма бизнеса активизируется из-за преимуществ побочного масштабирования, которые стали возможными благодаря цифровой взаимосвязи глобальной экономики с почти нулевыми предельными издержками. Уже были успешные кооперативы по всему миру, многие из которых относятся к началу 20-го века. В них работает миллиард с половиной человек — такие как сельское хозяйство, производство продуктов питания, жилье, банковское дело и энергетика. Теперь у них появилась новая жизнь, когда есть инструменты на базе ИТ, такие как блокчейн, которые облегчают сотрудничество, и из-за преимуществ масштабирования, ставших возможными благодаря объединенной в цифровой среде глобальной экономике.
Четыре крупнейшие немецкие энергетические компании — EnBW, RWE, E.ON и Vattenfall — на протяжении многих лет доминировали на рынке электроэнергии и электроэнергии. Но вместе они владеют только около 5% всей установленной мощности возобновляемой энергии в стране. Остальное — небольшие компании и кооперативы: предприятия, управляемые демократическим управлением, в которых прибыли поступают членам. По меньшей мере две из четырех крупных энергетических компаний в Германии становятся продавцами и агрегаторами возобновляемой энергии, которую маленькие игроки производят по всей стране. Эти новые электроэнергетические кооперативы, некоторые из которых представляют фермеров, другие, управляемые малыми бизнес-группами или городскими ассоциациями, получили займы с низким процентом от банков и обустроили солнечные и ветровые установки.
Ни одна из этих компаний не сорвала свои обязательства по кредитам. Они продали свою дополнительную энергию обратно в энергосистему. Кооперативы масштабируются более эффективно, чем крупные действующие энергетические компании. В Соединенных Штатах действуют аналогичные электроэнергетические кооперативы.
S + B: Какое влияние это окажет на сегодняшние энергетические и транспортные отрасли?
Рифкин: «Исторические» отрасли ископаемого топлива и страны, которые зависят от них, пострадают. Согласно недавнему исследованию Citibank, сегодня энергетическая промышленность, энергетические и поставляющие энергоресурсы компании имеют до 100 трлн долларов общих активов. К ним относятся права на разведку, аренду и инфраструктуру для добычи ископаемого топлива, которое будет обесценено возобновляемыми источниками энергии. Такие страны, как Саудовская Аравия и Эмираты, с экономиками, основанными на нефти, подвергнутся удару. Как и некоторые из крупных нефтяных компаний.
Многие игроки в энергетических отраслях просто отринут этот тезис. Но для тех, кто готов к адаптации, будет время. Завтра утром мы не покинем вторую индустриальную революцию. Это переход от 30 до 40 лет, растянувшийся на два поколения.
В конце концов, экономика больше не может контролироваться небольшой группой централизованных, глобальных, вертикально интегрированных компаний.
Первая и вторая инфраструктуры промышленной революции были централизованы, проприетарны и вертикально масштабированы, потому что коммуникационные, энергетические и транспортные технологии лучше всего работали именно так. Напротив, предстоящая инфраструктура связи 5G, возобновляемых источников энергии и автоматизированной мобильности лучше всего работает, если она распределена, открыта, прозрачна, распределена по большому количеству людей и масштабирована вширь. Чем больше пользователей в сети, тем больше у всех выигрыщ. При любой попытке монополизировать, контролировать или централизовать, инфраструктура теряет совокупную эффективность и производительность. Даже сегодняшние гигантские интернет-платформы, если они станут слишком централизованными, будут уязвимы для других, которые придут и займут свое место.
Мы увидим подобное изменение в образовании. Система государственных школ была великим шагом вперед в XIX веке, но она была введена для подготовки поколения к первой промышленной революции в сфере производства на фабрике и в офисе, а затем была слегка улучшена для второй промышленной революции. Школа, адекватная для того времени, является микрокосмом фабрики. Учитель учит, и ученики должны запомнить знания и прочесть их. Каждые 50 минут звонит звонок, и они переходят к следующему месту на линии. Их обучают быть эффективными автоматами, управляющими машинами. Если же учащиеся такой системы обмениваются информацией и помогают друг другу, это называется обманом.
Сегодня у «миллениалов» есть альтернатива. Вне классной комнаты они все учатся вместе на своих смартфонах. Они занимаются краудсорсингои, совместной игрой в онлайн-игры и обменом знаниями. Нам нужно перейти к новой школе, которая признает эту совместную взаимосвязь.
Одна модель для этого изменения находится в Hauts-de-France — «ржавом поясе» Франции, где основаны угольная, сталелитейная и автомобильная промышленность. Начиная с 2010 года наша консалтинговая группа начала работать с регионом, чтобы оживить его экономику, работая вместе с правительством, бизнес-сообществом и гражданским обществом, причем несколько тысяч человек участвуют в десятках комитетов и проектов. Они обновляют старые шахтерские города, переоснащая их солнечными и ветровыми источниками энергии и начинающими предпринимательскими предприятиями.
Регион объединил семь университетов и более 250 средних школ в консорциуме, задача которых — мыслить с точки зрения цифрового образования. Они не ликвидировали факультеты, но теперь все предметы преподаются в междисциплинарной форме, с несколькими перспективами. Студенты работают в командах, и они должны учить друг друга, а преподаватели работают в качестве проводников. Они также повысили уровень обслуживания, так что учащиеся всех уровней работают на улице, в общежитиях, и должны учить и учиться совместно с предприятиями. Формируется высокий уровень общественного предпринимательского подхода, в котором учащиеся, преподаватели и их районы представляют более благоприятную общественную ценность.
S + B: Вы обрисовали перспективу, но как насчет недостатков?
Рифкин: Хотя третья промышленная цифровая революция может привести к более демократичной и экологической эпохе, она никоим образом не гарантируется. Я не утопичен в отношении технологий. Действительно, за эти годы я критиковал некоторые технологии. На этом пути будет много политической борьбы. Например: как мы обеспечиваем конфиденциальность данных, когда все подключены? Как мы предотвращаем киберпреступность и кибертерроризм? И как мы мешаем интернет-компаниям, крупным, монополизировать платформу в коммерческих целях и использовать информацию, которую они собирают? Все чаще члены поколения «миллениалов» узнают, что их личная информация передается и продается третьим сторонам, которые включают ее в алгоритмы, используют для рекламы и других целей. Авторитарные правительства могут использовать эту же информацию для контроля того, что люди делают в сфере политики.
Это качественно большие проблемы. В Европе в настоящее время разработчики признают, что проблемы «темной стороны» сети столь же внушительны, насколько возможности ярки — и им придется потратить не менее 50 процентов своих регулирующих возможностей, которыми они управляют. Наивно полагать, что такие компании, как Google, Facebook, Amazon и Twitter смогут поддерживать свою нынешнюю практику без регулирования. Бои над этим уже начались.
И самая большая проблема — это изменение климата. Большинство ученых думали, что нам остаётся не менее 100 лет до серьезных кризисов, но мы не ожидали «петли» обратной связи — чем больше выбросы глобального потепления, тем больше нагревается Земля, тем больше ускоряется процесс изменения климата. Вероятно, у нас есть менее 30 лет, чтобы эффективно выйти из цивилизации на основе углерода.
Самые последние индикаторы изменений испугали меня. На каждый градус повышения температуры планеты, вызванного выбросами ведущими к глобальному потеплению, атмосфера поглощает на 7 процентов больше осадков от земли и океанов, что приводит к более концентрированным осадкам в облаках и более экстремальным и непредсказуемым событиям с водообменом — зимние бури, резкое весеннее наводнение, длительные летние засухи и лесные пожары, а также ураганы третьей, четвертой и даже пятой категории.
Наши экосистемы не могут догнать убегающую экспоненциальную кривую в водных циклах и рушатся в реальном времени, в результате чего мы войдём в шестой период вымирания жизни на Земле в течение следующей половины столетия. Даже в мире изобилия изменение климата — тёмный призрак, который может исключить перспективу для настоящего и будущих поколений, и для самой жизни на Земле.
К счастью, третья промышленная революция основана на пост-углеродной технологии. Более того, она склонна к очень разнообразной и распределенной инфраструктуре. Чем более разнообразны, избыточны и распределены сети и системы, тем более устойчивой является инфраструктура, и тем менее уязвимой она оказывается перед киберпреступностью, кибертерроризмом или стихийными бедствиями от изменения климата.
Но может не найтись достаточно времени, чтобы избежать бездны. Переход должен произойти быстро. Нам нужно будет сделать переход через 30-40 лет. Как я уже сказал, мы знаем, что это возможно. Вторая инфраструктура промышленной революции была установлена на большей части Соединенных Штатов менее чем за 40 лет. Мы могли бы, если бы были высокомотивированы, сделать что-то подобное во всем мире в течение следующих 30 лет — используя третью индустриальную революцию для перехода к более справедливой и экологически устойчивой цивилизации.

Источник