Эволюция к Человеку Заботливому

ТИМАКОВ Владимир
Человечество начинает эволюционировать в новом направлении, — с такой

концепцией выступил на очередном заседании Центра гуманистической экологии и

культуры демограф и генетик Владимир Викторович Тимаков. Чего ждать от очередного

витка эволюции? Сохранился ли естественный отбор при современной

высокотехнологичной медицине? Какие люди будут населять планету через несколько

веков? На эти вопросы корреспондента «РусНекст» отвечает автор концепции:
— Владимир Викторович, всякая эволюция подразумевает естественный отбор: одни

гены отсеиваются, другие распространяются. Слабые вымирают во время голода или

эпидемии, сильные оставляют потомство. Но какой отбор может быть сейчас, когда

современная медицина обеспечивает почти стопроцентную выживаемость детей? Какая

может быть эволюция, если выживают все?
— Как это ни удивительно, но отбор сохраняется. Возможно, он даже становится ещё более

интенсивным, чем сто или двести лет назад. Но радикально меняется сам принцип отбора. Вот

почему я говорю о революционных переменах, о крутом повороте эволюции.
Вы правильно сказали, что раньше ситом для естественного отбора выступала смертность.
У одних родителей дети чаще выживали, у других чаще умирали. От этого, конечно, заметно

менялся генофонд.
Например, европейцы неплохо переносят такие инфекционные заболевания, как грипп,

корь, свинка, которые поражали жителей нашего континента на протяжении долгих веков. За это

время гены, программирующие сильный иммунный ответ на инфекции, получили преимущество и

стали в Европе преобладать. Но когда европейцы приплыли в Америку, то от одного чиха при

встрече могло вымереть целое индейское племя — для краснокожих эти болезни были внове,

коренные американцы не прошли отбора на иммунитет. Выжили лишь потомки тех немногих, у

кого редкие гены устойчивости всё же были, или тех, кто метисировался с пришельцами.
Так работал отбор до тех пор, пока не появились вакцины и антибиотики. Кстати, ещё

более сильным фактором отбора, чем инфекции, на протяжении всей человеческой истории был

голод. Сегодня, благодаря успехам медицинских и аграрных технологий, эта смертельная

селекция сведена к минимуму.
Смертность перестала быть тем ситом, через которое не каждому удавалось пройти.

Теперь таким ситом стала рождаемость. В одних семьях рождается больше детей, в других

меньше. Разные люди оставляют разное количество потомков, и отбор таким образом

продолжает действовать.
— А раньше разве не действовал отбор по рождаемости?
— Действовал. Одна женщина могла рожать каждый год, пока не стукнет пятьдесят, другая

могла умереть в первых же родах. Это широкое поле для отбора. Но большинство семей в

традиционном обществе всё-таки имело очень похожее число детей: шесть-восемь-десять.
Разница меньше чем в два раза. Отбор зависел преимущественно от того, у кого сколько потомков

выживет. Причём у тех, кто рожал меньше, шансы на выживание потомков были больше — при

условии периодических голодовок маленькую семью проще прокормить. Таким образом, разброс

в рождаемости сглаживался.
В наши дни, если мы сравним самые распространённые типы семей: с одним ребёнком и с

двумя, — между ними уже разница в два раза. Одна группа людей оставляет в два раза больше

потомков, чем другая. А если сравнить два тоже нередких семейных типа: с тремя детьми и без

детей, — тут разница вообще не поддаётся математическому измерению, она абсолютная. При

таком разбросе есть где разгуляться естественному отбору.
Но самое главное изменение в другом. Если раньше люди рожали, кто сколько СМОЖЕТ,

то теперь — кто сколько ХОЧЕТ. Это принципиально. Это фундамент эволюционного поворота.
— А при чём тут гены? Одна семейная пара захотела иметь больше детей, другая не

захотела вовсе. Это их личный выбор. Разве такие желания как-то связаны с наследственностью?
Разве то, что одна семья рожает одного ребёнка, а другая трёх, может повлиять на генофонд человечества?
— Ещё в 2000 году изучение генетики поведения позволило вывести так называемый Закон

Туркхаймера: «любой поведенческий признак в какой-то степени зависит от генов». Желание

создавать семью или не создавать семью, рожать детей или не рожать детей — важные

поведенческие признаки. У одних людей они выражены сильнее, у других слабее.

Позднее Мёрфи, Тумицкий, Кнудсен, руководитель кафедры демографии МГУ Антонов,

другие исследователи установили, что существует положительная корреляция между размером

семьи у родителей и размером семьи у детей. Грубо говоря, семьи тех людей, у которых было

много братьев и сестёр, чаще бывают многодетными, чем у единственных детей. То есть, желание

рожать больше или меньше передаётся по наследству…
— А не может быть так, что это не гены действуют, а религия, например?
У мусульман семьи больше, и у детей мусульман семьи больше — вот и положительная корреляция…
— Конечно, такая возможность тоже внимательно исследовалась, — генетики ведь не лаптем

щи хлебают, они проверяют все варианты. Многих беспокоил этот вопрос — что здесь важнее,

гены, или религия, или ещё что-то? Роджерс, Фернандес, Фольи, Финч изучали эти влияния. И

пришли к выводу: примерно на 50% упомянутая положительная корреляция связана с культурной

группой (как Вы говорите — мусульмане это, мормоны, датчане или японцы), на 30% — с

воспитанием в семье, с личной позицией родителей, и на 20% — всё-таки с генами.
Генетика поведения — сложная штука. Тут нет такого прямого наследования, как с группой

крови или цветом глаз. В поведении задействовано множество генов, которые могут проявиться, а

могут не проявиться, могут сработать сильнее или слабее. Это цвет глаз можно предсказать сразу

после рождения, а в некоторых случаях — и раньше зачатия: вот от таких родителей может быть

только с такими глазами ребёнок. А предсказать, что человеку на роду написано быть

многодетным, — никак нельзя.
И всё же 20% — это существенная роль генов. Это как пакет акций в акционерном обществе,

— не контрольный пакет, но важный. Если все остальные жизненные обстоятельства разделятся

ровно пополам — одни за детей, другие против, — гены перевесят. Если все обстоятельства против

того, чтобы рожать детей, — гены не помогут. Как не помогут в прямо противоположной ситуации.

Раньше, лет сто-двести назад, все жизненные обстоятельства были за то, чтобы рожать. У

людей не спрашивали, хотят они под венец или нет. Замуж выдавали всех, противозачаточных

средств не было, аборты запрещены. А что тебе подсказывают твои гены, отвечающие за

родительские чувства: хочешь ты быть многодетной мамой или предпочитаешь стать «чайлд фри»

тёткой, — не имело никакого значения. Значение имели гены, отвечающие за ширину тазовых

костей. Важно было вот что: свободно родится ребёнок или застрянет, и ты умрёшь при

затянувшихся родах или покалечишься.
Шёл отбор в пользу генов, обеспечивающих СПОСОБНОСТЬ рожать детей. А отбор в пользу

генов, обеспечивающих ЖЕЛАНИЕ рожать детей, был нулевым. И только сейчас этот отбор —

принципиально нового типа — начинает работать в полную силу.
— К чему же такой отбор может привести? К тому, что гены многодетности вытеснят гены

малодетности, и в каждом следующем поколении люди будут рожать всё больше и больше?
Но пока наблюдается обратная картина — рождаемость в развитых странах падает…
— Повторю, поведенческие признаки — сложные признаки, они определяются генами лишь

частично, причём не одним геном, а множеством тонко, иногда противоречиво

взаимодействующих генов. Никакого «гена многодетности» выделить невозможно. Число детей в

семье зависит от многих факторов,- генетических, социальных, случайных,- при этом роль

культурных норм важнее наследственности. Если в современном обществе принято рожать

одного-двух детей, отклонения от этой нормы будут возникать нечасто. Просто люди с набором

генов, стимулирующих желание рожать, чаще будут делать выбор в пользу двух, а с

противоположным — в пользу одного. Но даже этих различий достаточно для отбора.

Конечно, гены, которые выигрывают при таком отборе, не кодируют число потомков.

Скорее, они связаны с какими-то поведенческими, психологическими особенностями. Это может

быть любовь к детям; потребность заботиться о ком-то; общительность, желание быть в группе, а

не в одиночестве. Я бы предположил, что такие гены можно назвать генами альтруизма.

Именно гены альтруизма начнут закрепляться при новом типе отбора, вытесняя гены

эгоизма.
— Неужели и альтруизм, такое высшее проявление человеческого духа, определяется

генами?
— Не определяется, но находится под влиянием. Наши этические поступки — поле нашего

свободного выбора, но мы совершаем этот выбор под воздействием внешних обстоятельств и под

воздействием собственных генов. Мы же часто наблюдаем, что один человек от рождения

бескорыстен, а другой жаден, и тут невозможно не признать роль генетики. (Доказательства того,

что щедрость наследуется, приводил ещё Джеффри Миллер в своей книге «The Mating Mind»). Но

порой и жадина способен на широкие жесты.
Сегодня существует целое научное направление — эволюционная этика. Её важнейший

раздел — изучение эволюции альтруизма. Учёные ищут и находят гены (не только у людей),

которые помогают самым различным живым существам поступаться личными интересами ради

интересов коллектива, сообщества.
Я считаю, что желание иметь детей в какой-то мере сопряжено с такими генами, генами альтруизма.
И наоборот — нежелание иметь детей связано сгенами гоизма.
— Что же, бездетные не способны на бескорыстные поступки?
— Если это сознательно бездетные люди, я убеждён — они реже способны на альтруизм,

чем многодетные. А на чём ещё строится идеология «чайлд фри», как не на желании пожить в

собственное удовольствие, не обременяя себя никакими «глупостями» вроде орущего по ночам

малыша? Это выбор сознательного эгоиста.
Распространено мнение, что многие рожают по глупости, «по залёту». А непредвиденные

зачатия происходят из-за небрежности, неумения пользоваться контрацептивами, по пьянке и т. д.

Такое объяснение — нарочитая примитивизация ситуации. Большинство современных людей

прекрасно знают, как пользоваться противозачаточными средствами, а в случае непредвиденной

беременности нет никаких формальных препятствий для совершения аборта. У любой женщины

(или у любой пары, если такая пара к моменту непредвиденной беременности существует) есть

возможность выбора. Этот выбор напрямую зависит от степени альтруизма.
Любое решение в пользу рождения ребёнка — это проявление альтруизма, это забота о

ближнем больше, чем о себе. Не важно, отказывается ли женщина от личного досуга в пользу

запланированного, долгожданного чада или у неё просто не поднимается рука прервать случайно

возникшую жизнь, — в любом случае, это альтруистический шаг.
Поэтому я совершенно убеждён, что отбор в пользу альтруизма начнёт работать

невиданными в человеческой эволюции темпами.
Прежде ничего подобного не было. Прежде у эгоистов были серьёзные преимущества в

борьбе за существование. Обладатели эгоистической наследственности реже жертвовали собой в

войнах, чаще захватывали ценные ресурсы и реже делились ими, поэтому с большей

вероятностью могли выжить и оставить потомство в жестоком мире. Правда, у альтруистов

находились свои плюсы: солидарность, взаимопомощь, кооперация. Вероятно, даже в

традиционном обществе у альтруистов рождаемость была чуть выше. Скорее всего, два эти

процесса — отбор в пользу эгоизма и в пользу альтруизма — соревновались с переменным успехом.
Теперь же всё должно поменяться. Эгоисты потеряли свои преимущества в смысле отбора.

Конечно, они по-прежнему обеспечивают себе более комфортную жизнь, но потомства оставляют

меньше. Зато альтруисты отныне не погибают во время войн (кровопролитные войны стали

редкостью) и не умирают от голода (как бы ни был беден современный человек, для

поддержания жизни ему хватает средств). И в пользу альтруистов с размахом начинает работать

отбор по числу потомков. Сколько ни родишь — даже в семье абсолютного бессребреника

выживут все.
Если высказанная мной гипотеза верна, мы стоим на пороге этического преображения

человечества. В каждом новом поколении альтруистическая наследственность будет всё больше

преобладать над эгоистической.
Я полагаю, что эти альтруистические гены, которые проявляются в потребности заботиться

о детях, должны также влиять на другие проявления заботы: о животных (братьях наших

меньших), об окружающей нас природе, о культурном наследии, о мире в целом.
На смену Человеку Себялюбивому грядёт Человек Заботливый.