России нужна новая стратегия в Африке

Визит в Москву президента Гвинеи стал для Владимира Путина поводом напомнить о том, что наша страна списала африканским странам долги на 20 миллиардов долларов. Вопреки распространенным заблуждениям, отношения с Африкой имеют для России взаимовыгодный характер — и хорошие перспективы на будущее.
Альфа Конде возглавляет Гвинею всего восьмой год, а большую часть из своих почти 80 лет он провел в эмиграции во Франции. Его страна получила независимость одной из первых в черной Африке, в следующем году будет 60 лет ее самостоятельности. В Гвинее, как и во множестве стран континента, до начала 90-х правили социалисты. При этом они не были однозначно ориентированы на СССР, а балансировали между Западом и Востоком, между Европой, США, СССР и Китаем.
В 90-е в Гвинее поменялась власть — да и в большинстве африканских стран «социалистической ориентации» от нее формально отказались. Хотя у власти остались те же самые партии и даже те же самые люди. Так, президент Анголы душ Сантуш помнит еще Брежнева. И независимо от того, кто стоит у власти в той или иной африканской стране, почти в каждой из них есть интерес к тому, чтобы Россия вернулась в Африку — ведь до начала 90-х наша страна была важнейшим игроком на этом континенте.
И сейчас Африканский союз, объединяющий все страны континента, очень внимательно смотрит на то, какие шаги предпринимает Россия. Возвращаемся ли мы?
И да, и нет. Дело в том, что из 55 стран АС шесть относятся к Северной Африке: Египет, Ливия, Алжир, Марокко, Тунис, Судан.

Это, в общем-то, и не Африка в геополитическом понимании, а часть арабского мира — и именно с этими государствами у нас самые развитые отношения. Большая торговля (три четверти от общего объема товарооборота с АС), множество туристов, периодические поездки наших руководителей — например, Владимир Путин был с визитами в четырех из шести североафриканских государств (не приезжал только в Тунис и Судан).
А вот Африка южнее Сахары, к которой принадлежит 49 из 55 государств, «черная Африка» — это совершенно другая история. С ней у нас были очень близкие отношения в советский период, а сейчас мы только начинаем попытки их восстановить. Но действовать приходится в условиях возросшей конкуренции.
Черная Африка является самым перспективным континентом XXI века — потому что она мало освоена, имеет огромные природные запасы и самую дешевую в мире рабочую силу. За нее идет борьба между всеми основными игроками — Европой, США, Китаем, Индией, Японией, арабским миром. Даже Южная Корея, Бразилия и Турция имеют свои африканские стратегии. А что Россия?
У нас есть ставка на ЮАР — эта страна не только самая экономически мощная на континенте, но и является его неформальным представителем на международной арене. ЮАР входит в БРИКС — то есть в неформальный российско-китайско-индийский клуб, в котором она работает от Африки, так же как Бразилия от Южной Америки. ЮАР — это, пожалуй, единственная страна черной Африки, с которой у нас есть не только совместные экономические проекты, но и налаженное политическое взаимодействие на уровне первых лиц. Президенты двух стран каждый год встречаются на форумах БРИКС, Путин дважды был в ЮАР с визитами — но это единственная страна черной Африки, где он бывал.
Да, Дмитрий Медведев в бытность президентом посещал кроме ЮАР еще и Нигерию, Анголу и Намибию. Но, во-первых, с той поездки прошло уже восемь лет, а во-вторых, она так и осталась единственным вояжем главы нашего государства по Африке южнее Сахары. Между тем, именно в силу наших ослабленных позиций в этой части света нам необходимо использовать формат личных отношений между первыми лицами.
Дело не только в том, что в Африке все завязано на руководителей государств. Просто мощь западного влияния через различные глобальные корпорации и выстроенную систему подготовки кадров (а этим занимаются Франция, Великобритания, США) мы можем компенсировать только точно такой же собственной работой. Да, у нас нет такого количества денег, как у США или Китая — но у нас есть серьезные связи как на уровне чиновников, получивших у нас образование в советское время, так и вследствие воспоминаний о той помощи, которую наша страна оказывала африканским государствам в то время.
Причем эта помощь была самой разнообразной — от геологоразведки до оружия, от поддержки на мировой арене до строительства школ, от подготовки кадров до инфраструктурных проектов. Сейчас за внимание африканцев идет огромная конкуренция. Вплоть до того, что южнокорейцы борются за рынок с японцами на фоне вкладывающих в континент огромные деньги китайцев.
Но все остальные страны, с которыми нам приходится конкурировать на черном континенте, не имеют нашего преимущества — очень хорошей репутации, которая сложилась у нашей страны. Притом что в ряде стран на нас обижены за то, что мы исчезли в 90-е, сейчас все видят, что мы возвращаемся.
Множество российских компаний — Русал, Роснефть, Газпром, «Ренова» — работает в Африке. Росвооружение поставляет оружие, у Росатома и РЖД есть перспективные проекты на континенте. Но — нет никакой единой программы, нет общей африканской стратегии.
При этом в ближайшем окружении Путина есть как минимум два «африканиста» — Сергей Иванов работал в Кении, а Игорь Сечин — в Мозамбике и Анголе. Но понятно, что у них множество других дел, и Африка не относится к приоритетным. России давно уже нужен специальный представитель президента по отношениям с Африкой, нужны визиты Путина в ключевые страны (именно после них начинает шевелиться наша отечественная бюрократия).
Нужны регулярные саммиты Россия — Африканский союз, по типу таких, которые теперь уже устраивают не только Франция и Китай, но и Турция.
Наши интересы в Африке обширны — наша выгода от получения доступа как к местному сырью, так и к растущему внутреннему рынку неоспорима.
Чтобы вернуться в Африку, у нас есть все возможности — интеллектуальные, кадровые, экономические и исторические. Нужно просто придать всему этому движению организованный, стратегический характер. Чтобы действия всех российских игроков в Африке были скоординированы и подчинены конкретным государственным целям, интересам России.