Олег Царев: «Я был одним из самых свободных людей Украины» (ФОТО)
27 августа 2018
27.08.2018 - 19:00
Бывший спикер парламента Новороссии живет в центре Ялты в собственном санатории. Когда-то это было имение князей Барятинских, но Олег Царев, отбивший его от аксеновской национализации, совсем не похож на князя. Он явно устал и немного потерян. Но сломлен ли? Понять трудно: опытный политик тщательно выбирает слова, улыбается только уголками рта. Кажется, он все время держит в голове, что многих из тех, кто верил в ту же мечту, давно убили. «Примечания» поговорили с Царевым о прошлом, настоящем и будущем.
В прошлый раз, когда мы писали о выселении живущих в санатории имени Кирова пенсионеров, его владелец, бывший депутат Верховной рады от «Партии регионов» Олег Царев показался нам похожим на полковника Аурелиано Буэндиа, затерянного в субтропической глуши.
Но нельзя сказать, что Цареву никто не пишет. Судя по его рассказам, в санатории кто только не бывает. Отдохнуть у моря, в тени монструозных кипарисов (не верится, что это дерево способно так вымахать) хотят многие известные люди. Заходят навестить, обсудить новости.
Понять нравится это Цареву или нет, невозможно: этот рослый атлет с лицом героя советских плакатов, памятный всем по Верховной раде и событиям 2014 года, почти непроницаем. Хотя его убеждения кажутся простыми и прозрачными.
— Вы человек не донецкий и достаточно долго были депутатом ВР. Как получилось, что вы примкнули к проекту «Новороссия»?
— Так получилось, что я был на острие событий на Майдане и имел доступ ко многим документам, к которым не имели доступа остальные. Поэтому мне было понятно, к чему все движется. Я читал протоколы совещаний, которые проводили западные политтехнологи с лидерами оппозиции. Было очевидно, что страну толкают к сценарию гражданской войны.
Поэтому я сначала выступал на антимайдане, чтобы иметь возможность остановить людей. Использовал все возможности, которые только мог. И участвовал в президентских выборах, чтобы иметь трибуну и возможность объехать регионы Юго-Востока. Я объехал, и мы создали Координационный совет Юго-Востока, куда вошли все без исключения лидеры протестных движений. Все, кто выводил людей на площади.
Когда началась «АТО», я находился в это время в Луганске, курсировал между Донецком и Луганском. И у меня не было выхода, кроме как остаться с теми людьми, против которых объявили войну.
— Вы идейный, или просто понимали, что на Украине вам конец?
— Моя судьба меня интересовала меньше всего.
— Вы говорите, что участвовали в выборах только для того, чтобы иметь возможность объехать регионы и консолидировать оппозицию. Вы понимали, что сохранить то, что оставалось на тот момент от Украины, не получится?
— Я изначально был сторонником объединения России и Украины. Но возможность сохранения Украины в тот момент была, и мы ее озвучивали. Все лидеры протестных движений собрались в Донецке или отправили туда своих представителей, мы провели Координационный совет Юго-Востока. Сформулировали три требования к украинской власти: амнистия задержанным, русский язык — второй государственный и федерализация. Меня избрали секретарем и поручили донести эти требования до новой украинской власти. После выполнения этих требований мы гарантировали: освободить все захваченные здания, сдать оружие и прекратить протест. К сожалению, перед Турчиновым стояла задача развязать войну, и он её выполнил.
— В околовластных кругах в Донецке ходили легенды, что были переговоры с Ринатом Ахметовым, который контролирует большую часть Юго-Востока Украины, чтобы он поддержал движение в сторону России. Но Ахметов побоялся за свои активы на Западе и отказался. Было такое?
— Олигархи контролируют около 40% ВВП Украины, их меньше 10 человек. Им приходится жить в стране, где постоянно сменяется власть. Они умеют договариваться и ни с кем не входят в окончательный конфликт. Все время идет борьба, но Ринат, как и все олигархи, старался выстраивать отношения со всеми — и с Украиной, и с Россией, и с США, с сегодняшней властью на Украине и с оппозицией, которая будет властью завтра.
— Почему они не выбрали Россию?
— То, что предлагала Россия, показалось им неинтересным. Можно сказать, что русский пряник оказался менее значимый, чем американский кнут. Мне кажется России надо было постараться быть более убедительной. Это в дальнейшем позволило бы избежать многих жертв и потерь.
— А для простых людей Россия сегодня, спустя 4 года после начала конфликта, остается хорошим выбором?
— Людям сложно, людям тяжело. Четвертый год идет война, четвертый год под обстрелами. Сегодня просто ураганные обстрелы…
— Вы были спикером парламента Новороссии. Когда вы поняли, что этот проект не состоится?
— После подписания Минских соглашений. Проект Новороссия противоречит этим соглашениям, поэтому я собрал депутатов и объявил, что проект заморожен.
— У вас не было внутреннего побуждения остаться там, чтобы помочь этим людям, которые верили вам?
— У меня был высокий авторитет, и если бы я остался там, в Луганске, в Донецке, то все руководители, которых там избирали и назначали, вряд ли смогли бы нормально выстраивать свою вертикаль власти. Меня попросили уехать.
— Если бы проект Новороссия состоялся, это было бы социально справедливое государство? Или холодный капитализм?
— Проект Новороссия — это нечто абстрактное. Я, как один из идеологов проекта, не формулировал жесткие рамки. У нас воевали под флагами с Иисусом Христом, у нас были большевики, в число которых входил луганский комиссар Киселев, у нас были белогвардейцы и монархисты, такие как Стрелков. И каждый видел в этом свое, потому что Россия многогранна, она очень большая, и необязательно одно должно противоречить другому.
Если бы мы сформулировали очень жесткие рамки, мы оттолкнули бы одних, других или третьих. Новороссия — это конфедерация.
Была принята Конституция, был создан регламент парламента и ряд законов, которые позволяли дальше двигаться. Но не были сформированы исполнительные органы.
Конфедерация — самая демократичная форма организации любого государства, она не может быть диктатурой. И выписывал я такую конструкцию изначально, потому что есть проблема: если кто-то приходит к власти, он начинает ее максимально тянуть на себя. У меня был подход: максимально отпустить власть к людям. Пирамида власти должна стоять на широком основании. Максимум власти должно быть у местных советов, как говорил Владимир Ильич Ленин, и минимум — передаваться наверх. Тогда государство будет функционировать нормально.
— Есть мнение, что Крым в 2014 году шел не в Россию, а в Советский Союз. И Россия оказалась менее социальным государством, чем крымчане ожидали…
— Украина в экономической сфере сильно отставала от России. По очень многим моментам Украина была Россией пять-семь лет назад. Но и в Украине, и в России строилось капиталистическое общество, просто Россия ушла дальше. И даже при сокращении социальных программ, Россия была более богатой страной, и различные льготные выплаты в ней были выше, чем на Украине времен Януковича.
Действительно, в Крыму многие шли на референдум, считая, что возвращают Советский Союз. И это тоже внесло свой вклад в высокие цифры [явки]. Тем не менее выборы президента повторили те высокие результаты, которые были достигнуты на референдуме.
Вы правы, Россия более богатое государство, чем Украина. И в тот момент времени, без сомнения, если бы провели референдум по всей Украине, то
и Львов проголосовал бы за присоединение к России. Потому что подавляющее большинство населения выбирает, где лучше, где сытнее. Идеология — фактор второстепенный. Посмотрите статистику, кто во время войны шел в партизаны, а кто в полицаи.
Только 2% населения, оставшегося под оккупацией во время Великой Отечественной, участвовали в сопротивлении, остальные все встраивались в ту жизнь, которая была. Так было всегда.
— Говорят, что война на Донбассе — это война против носителей советской идеологии. Это так?
— Я себя считаю советским человеком. И если бы сейчас можно было выбирать, или сохранить капитализм и все нажитое непосильным трудом (а я не бедный человек), или быть советским инженером и заниматься космосом — я бы выбрал второе.
Донецкая и Луганская республика в том виде, в котором они существуют как часть Донецкой и Луганской области — слишком маленькие, чтобы проводить самостоятельную политику. Слишком мала территория, слишком мало людей.
Даже Россия, вся целиком, не дотягивает до объемов, при которых можно строить свою самостоятельную изолированную экономику. Советский Союз мог, а Россия — нет.
Россия может только совместно с Бразилией, Китаем, Аргентиной, Индией выстраивать какую-то альтернативу.
Поэтому Донецкая и Луганская республики, будучи сателлитом капиталистической России, построить у себя Советский Союз не смогут. Это утопия.
— Вы многое потеряли на Украине. Можете рассказать, что именно?
— Все днепропетровские активы. Дом, предприятия. К сожалению, большинство из них сейчас разграблено. Я бы очень хотел, чтобы люди работали.
Я уходил в парламент с должности директора Днепропетровской бумажной фабрики. Там, начиная с революции, работали деды, отцы уходили на фронт и возвращались, потом их внуки продолжали работать — то есть целые рабочие династии. Были периоды разрухи — война, перестройка. Я пришел на предприятие, которое три года стояло, поднял. И мне больно и неприятно, что предприятие сейчас стоит.
И другие стоят — всего около 28 предприятий. Это были активы моей семьи.
— В Крыму многие активы, принадлежащие украинским политикам, были национализированы. А вам санаторий Кирова вернули. Как так получилось?
— Мой объект стоял в перечне на приватизацию среди многих объектов. Но он не является государственным. А национализировали объекты либо Игоря Коломойского, либо государственные. А этот объект уже лет 14 как частный.
Был целый перечень предприятий, которые включали, потом по каким-то основаниям выключали. Многие мои знакомые, чьи предприятия попали в перечень для национализации, ездили договариваться, чтобы их из этих перечней поисключали. Вроде даже платили за это. Я не нервничал, я просто ждал, чтобы процесс прошел в соответствии с законом. Национализировать его не имели права.
— А может, санаторий Кирова оставили Олегу Цареву за заслуги перед Русским миром?
— Частные объекты нельзя национализировать. И все. Никакой политики здесь нет. Чтобы приватизировать частный объект, нужно быть редкостным врагом России — таким, как Игорь Коломойский. Вот объекты Андрея Сенченко в Балаклаве работают.
Я привез Наталье Поклонской детей из Донбасса с осколочными ранениями, пулевыми ранениями — два автобуса детей с огнестрельными ранениями. Я их развозил в Евпатории по разным санаториям. Прокуратура попросила, и каждый объект принял одного или двух детей. Я развозил, разговаривал с директорами, как их будут лечить, чтобы все было хорошо.
Из общения с директорами санаториев выяснилось, что практически у всех объектов в Евпатории собственники украинские. Или политики, или судьи Конституционного суда, или прокурорские работники, или работники администрации, или депутаты Верховной Рады.
Причем у подавляющего большинства из них антирусская позиция.
Спрашивал директоров, чей это объект. А они мне: «Да вы его знаете». Директора эти — люди замечательные, постарались уделить детям максимум внимания, пролечить.
— В Ялте говорят, что 14 лет назад вы купили санаторий им. Кирова через фирмы «Багира-М» и «Топаз-К», перед которыми у санатория образовались долги. Говорят, профсоюзный санаторий вообще нельзя было продавать.
— У меня с властью не очень хорошие отношения были здесь в Ялте. Когда у меня истек договор аренды земли, я два года не мог его получить. А в это время они быстренько отводили с грубыми нарушениями действующего законодательства землю санатория под частные виллы.
Часть этих земель мы выкупили назад, по части будем сейчас подавать иски в суд. Потому что городской совет не имел права менять целевое назначение земли санатория — это незаконно. В конце концов мы вынудили городской совет продлить наш договор аренды по решению суда.
Что касается профсоюзного… Профсоюз — это общественная организация, это частная форма собственности. Они имели право продавать свое имущество, вот они и продали санаторий. Да, у нас менялась наша структура. Не скрою, все вами перечисленные фирмы были наши. Санаторий был не забран за долги, а куплен у профсоюзов. Все проходило в соответствии с законом.
— «Багира» и «Топаз» — ваши?
— Да, это структуры наши. За четырнадцать лет фирмы менялась, владельцы оставались те же.
— Вы говорите о том, что санаторий им. Кирова — это медицинская земля. Планируете развивать объект как санаторий? Это рентабельно сейчас?
— Все мои объекты были прибыльными, кроме санатория имени Кирова. Мы его дотировали по той причине, что у меня здесь отдыхало много рабочих с моих предприятий, мы делали для них льготные путевки. Мы всегда очень четко сводили бюджет, получалось около 200 тыс долларов в год, которые мы на него выделяли. Это был у меня единственный бизнес, связанный с рекреацией. Все остальные были связаны с производством.
Насколько я вижу сейчас, этот бизнес вполне может быть прибыльным. Надо только внимательно им заниматься. Мы каждый год ремонтируем номера, улучшаем условия проживания. Я впервые столкнулся с бизнесом, который связан со сферой услуг. И два года у меня ушло на то, чтобы понять, как это работает.
Производство — там все для меня просто. Мы сокращали издержки, ставили компьютерные системы управления, подбирали людей, подбирали правильное оборудование. Здесь все по-другому.
Ты можешь вкладывать какие угодно деньги в яндекс-рекламу, в целевую рекламу в соцсетях. Но если людям не будет здесь нравиться, они не будут приезжать.
Сейчас мы работаем над тем, чтобы людям здесь нравилось. В прошлом году мы сделали шведскую линию — людям понравилось. В этом году мы занялись медициной и надеемся, что она будет одной из лучших в Ялте.
— Профиль какой у вас?
— У нас единственный в Крыму радоновый санаторий. Мы искали то, что будет нас выделять.
Купили установку по производству радона. Радон — это радиоактивный газ, излучающий альфа-частицы. Альфа-излучение проникает в кожу на доли миллиметров, радон не опасен для человека, но поднимает иммунитет и помогает при очень многих заболеваниях. Период полураспада 3,7 дня, его не привезешь из другого региона, он разложится.
— А клиенты будут? Лечение в санатории — удовольствие дорогое по сравнению с обычным отдыхом у моря. Потянут ли люди? Россия ведь быстро беднеет.
— Из-за санкций может и не растет уровень жизни в России, но в то же время проблемы в основном у лакшери-сегмента. А у нас как раз социальная направленность.
— Сколько в сезон у вас стоит день?
— Самая дорогая путевка — 7–8 тыс. рублей на двух человек в день в высокий сезон. А самая дешевая — 1,5 тыс в день.
— На двоих?
— На одного. 2,5 тыс рублей на двоих.
— Вы говорите, что стремитесь сохранить социально-ориентированный оздоровительный комплекс. А что бы вы сделали, чтобы вернуть такой статус Крыму в целом?
— В Ялте нужно решить вопрос с гостиницей «Актер», что перегораживает набережную, и продолжить набережную до Интуриста. Ялта зажата. Забор с правой стороны Ялты — это ужас. Хорошо бы Владимиру Владимировичу заставить силовиков, которым принадлежат объекты справа от Ялты, открыть доступ к морю и проложить и в ту сторону набережную. Боюсь, меру Ялты на это не хватит полномочий.
В идеале набережная должна быть до Алушты и Фороса.
Надо сделать велодорожки, надо привести в порядок пляжи. В Сочи я видел пляжи, где отбойники находятся далеко в море, длинные дебаркадеры, 200 метров гальки. Вот эти стандарты надо воплощать и здесь.
— А санатории?
— Государство должно заниматься инфраструктурой, все остальное сделают люди частным образом.
Если дать возможность получать в Крыму кредиты по 6–7% годовых, то здесь все будет процветать.
Застройка побережья неизбежна. Это мировая тенденция. Еще академик Капица говорил, что в недалеком будущем практически все население Земли будет жить по берегам морей и рек. Мы уже сейчас видим, что численность населения в приморских городах растёт.
Что касается меня — то я за то, чтобы в Ялте сохранялись парки, а новое строительство велось на месте сараев, которые, конечно же, надо сносить.
— Парки, набережные и велодорожки — вы не чувствуете себя сумасшедшим среди тех, кто помешан на идее застроить, чтобы побыстрее и побольше хапнуть?
— Я был одним из самых свободных людей Украины. У меня был свой бизнес, у меня был свой округ, откуда меня могли вынести только на носилках. Люди поддерживали. В США если сенатор реально работает, то люди за него голосуют, выиграть у него невозможно. Правильный сенатор остаётся сенатором до самой смерти, пока его не вынесут. Вот меня и вынесли. Создали ситуацию, в которой я не могу приехать в страну. Если бы я приехал, я бы выиграл выборы по-любому.
Записей не найдено.
Когда я приезжал сюда в Ялту, я всегда писал около десятка запросов по поводу незаконных строек. Депутат ВР имеет право в любом месте страны рассылать запросы, в России с этим строго — только во своему округу. Я останавливал стройки. Я четыре созыва был депутатом, знал, как действовать, куда писать.
— Какие-то конкретные объекты можете перечислить. Чтобы мы знали: вот эти стройки остановил Олег Царев.
— Ни один объект я до конца так и не отстоял. Я мог их только останавливать на время. Я уезжал, и они находили способы продолжить строительство. И по Солнечной тропе у меня был ряд запросов. Там же застроили все.
— С вами связывают несколько южнобережных здравниц, в том числе санаторий «Родина» и детский санаторий им. Розы Люксембург, а также, детский лагерь «Ай-Тодор». Вы действительно планируете заниматься этими здравницами? Каким вы видите их будущее?
— Я участвовал в инвестпроекте, выиграл. Должен был вкладывать инвестиции. Но Совет Министров Крыма не выполнил свои обязательства. Он не передал объекты нам на баланс на протяжении двух лет. Я написал обращение в прокуратуру.
Всего в списке было 6 объектов. По всем были заключены и подписаны Аксеновым инвестдоговоры. Из них три объекта стоят, а три — работают. По тем, что стоят, я усматриваю прямой ущерб государству из-за бездействия кабинета министров. Мы сделали обращение в прокуратуру, подали в суд иск о принуждении Совмина к передаче нам этих объектов. Но инвестсовет собрался и в одностороннем порядке расторгнул с нами договор.
По всем этим объектам мы понесли не такие большие, но все же убытки. По всем объектам мы должны были, кроме предоставленных эскизов и планов, поставить их на кадастровый учет и оплатить оценку. Кое-где и позакрывать долги за коммунальные услуги и по зарплате. Все это я сделал, но совмин не передал нам объекты, и мы не имели возможность начать инвестирование.
— Каким вы видите будущее Крыма?
— Будущее Крыма, будущее Новороссии и будущее России должно быть совместным, иначе…
На Украине дела очень плохи у России. Мы потеряли все, что можно было потерять. И влияем на очень малое количество вопросов.
Из страны, которая определяла на Украине все, Россия превратилась в аутсайдера. И, по-видимому, следующий период времени линия фронта передвинется на территорию Крыма и России.
Я думаю, что после того, как оторвали Украину, западные службы будут работать против России. И сейчас наша задача — отстоять Россию. Будут создаваться все предпосылки, чтобы люди были недовольны властью, чтобы спровоцировать русский Майдан.
— А разве нет причин быть недовольным властью? Хотя бы в этой ситуации с застройкой…
— Любой властью всегда кто-то недоволен. Всегда найдется какой-то процент людей недовольных, которых можно собрать в одном месте, привезти туда телекамеры и создать новый майдан. В общем, в этом и заключается принцип всех цветных революций.
Донецкие люди ждали, что будут жить в России, как Крым. Но попали в какую-то несуществующую страну.
Я очень надеюсь, что к власти на Донбассе придут люди, способные наладить жизнь людей.
Думаю, что будет два процесса, и результат будет зависеть от того, какой из них будет протекать быстрее. Первый процесс — это потеря США доминирующей роли в мире. Мы это уже наблюдаем по всем статистическим отчетам. Они теряют первое место в экономике, и потеряют первое место в политическом мире. Второй процесс — попытки США взорвать Россию изнутри до того, как они потеряют свое влияние. Все зависит от того, успеют американцы взорвать изнутри Россию до того, как захлебнутся в собственных проблемах. От этого зависит, что будет на Донбассе, в Крыму и в России.
— Мы открыто пишем о системных крымских проблемах. Публикуем точку зрения тех самых недовольных властью, и сами выступаем в качестве критиков. Считаем, что нельзя сохранить Россию, не оздоровляя ее изнутри. А вы говорите, что все это приведет к развалу. Так что же — молчать?
— Во-первых, я считаю, то, что вы делаете — правильно. У русских людей поиск справедливости в крови. Но вы должны понимать, что тот путь, который вы для себя выбираете, очень непростой. Вы должны знать заранее, что не стоит рассчитывать на благодарность людей.
Во времена, когда все молчат, говорящего слышно далеко. Уверен, что вас услышат. С одной стороны, это хорошо — те проблемы, что вы поднимаете, будут решаться.
С другой стороны, у вас лично могут быть неприятности. Знаю из личного опыта. Сам пошел по такому пути. Я был обеспеченным человеком. Сейчас я занимаюсь здесь маленьким бизнесом.
Знаете, как новые русские в шутку отвечают на вопрос — что значит быть обеспеченным? Это когда обеспечены твои дети и дети твоих детей. Я под это определение не попадаю. Сейчас мои старшие дети работают и живут на свою зарплату. Старший сын закончил вуз, уже работает. Дочка еще учится, но тоже работает. Все будут работать.
— Они не говорят вам: «Папа — ты дурак»?
— Никто ничего не говорит, хотя с последствиями моего решения все члены моей семьи столкнулись лично. Особенно жена. Мы были вынуждены уехать, все оставить, в машине с автоматом на коленях, и здесь все начинать сначала.
— Ваша жена — не жена декабриста?
— Декабристы были в Питере, а мы из Днепропетровска… Это был непростой путь, хоть и интересный.
— Скучаете по большой политике?
— Да я и не был в большой политике. Я был мажоритарщиком. В момент оппозиции я возглавил ПР Днепропетровской области. И возглавил в тот момент, когда все уже разбежались после Майдана.
— На Донбассе был кураж. В какой-то момент люди почувствовали, что от их действий зависит будущее. Не просто денег поднять и семью обеспечить, а настоящее большое будущее. По этому куражу скучаете?
— Любые выборы — это интересный процесс. Я провел десяток выборов и все их выиграл. Активно участвовал в двух революциях со стороны анти-революций. Моя деятельность во время Оранжевой революции не была такой публичной, но, если вы поищите в Интернете, увидите, что и там я активно поучаствовал.
Это все интересно. Ты руководитель региона, у тебя работает громадное количество людей, есть ресурсы. Ты придумываешь стратегию, создаешь инфоповоды. Это работа круглосуточная в режиме кризис-менеджмента.
— Это мужская игра. Вы в ней проиграли?
— Я не проиграл ни одних выборов. Но говорят, все большие проигрыши начинаются со слов «я не проиграл ни одних выборов».
Какой проигрыш? Проигрыш — это когда люди погибают.
У меня в Донецке была такая ситуация. Шла первая гуманитарная помощь — я ее организовывал, там просто не было других политиков такого уровня. Я выстроил отношения с россиянами, они предоставили гуманитарную помощь, и наш парламент Новороссии начал ее поставлять. И наша задача была — показать людям, что Россия помогает. Я подошел системно, как к выборам. У меня было три встречи в день. Была группа журналистов, которые ездила со мной. У меня депутаты были разбиты по округам на Донбассе, и они подбирали самые вопиющие случаи, куда мы приезжали.
И в основном это были знаковые истории. Такие как, например, шел ветеран домой с садового участка, он прошел всю войну, остался жив, а тут его убили. И мы приезжаем в его семью. Или приезжаем в семью: молодая пара из Луганска, у них ребенок только начал ходить. А тут разрыв мины, ребенок падает, они думают, что он просто испугался, заносят его домой на четвертый этаж, а он не дышит и маленькая дырочка против сердца. Совсем без крови. А мать не могла завести ребенка лет пять.
Что все мои потерянные предприятия, дом по сравнению с горем этих людей? Мне было проще: я приехал, сказал на камеру, помощь вручил, отгородившись внутренней стеной. А моя группа, которая должна была все выспросить и описать — как они ждали этого ребенка, как это все происходило, что в этот момент думали. У них были такие срывы! Я вынужден был сделать так: месяц работает одна группа, потом едет восстанавливаться в Ростов, и приезжает другая группа.
Поэтому если смотреть с этой точки зрения, все мои попытки что-то изменить, хотя я понимал, что вероятность остановить все это ничтожно мала, были не зря.
Помню, когда начался Майдан, мне позвонил из Киева Ефремов и сообщил, что среди нашего партийного руководства на совещании обсуждалась ситуация в Киеве, и несколько руководителей высказалось, что меня надо срочно пригласить в Киев.
Моя семья была категорически против, но я поехал. Одно из первых ярких впечатлений — на Владимирской в СБУ во внутреннем дворике — это было самое начало майдана — жгли документы. Жгли то, чего не уничтожали никогда — папки с личными делами агентов.
Все понимали, что вероятность выигрыша чрезвычайно мала. Но все равно мы использовали все возможности.
— Вы считаете, что это конец? Россия Украину потеряла?
— России всегда Бог помогал, даже в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Уверен, и сейчас поможет.
Россия большая. Россия там, где говорят на русском языке, где считают, что справедливость важнее, чем деньги.
— Но есть мнение, что если бы была возможность откатить все в 2014 год, то и Крым бы не приняли в РФ.
— Думаю — как минимум задумались над другими вариантами. У России было три сценария поведения. Не вмешиваться. Вмешаться и забрать Крым. Вмешаться и сохранить своё влияние на половине Украины или на всей Украине. Мне нравился третий вариант.
Читайте также: «Шокирующее вторжение из Крыма»: ВВС Британии «спасли» Европу от российской военной авиации (ФОТО)
Екатерина Резникова, Евгений Гайворонский
Бывший спикер парламента Новороссии живет в центре Ялты в собственном санатории. Когда-то это было имение князей Барятинских, но Олег Царев, отбивший его от аксеновской национализации, совсем не похож на князя. Он явно устал и немного потерян. Но сломлен ли? Понять трудно: опытный политик тщательно выбирает слова, улыбается только уголками рта. Кажется, он все время держит в голове, что многих из тех, кто верил в ту же мечту, давно убили. «Примечания» поговорили с Царевым о прошлом, настоящем и будущем.
В прошлый раз, когда мы писали о выселении живущих в санатории имени Кирова пенсионеров, его владелец, бывший депутат Верховной рады от «Партии регионов» Олег Царев показался нам похожим на полковника Аурелиано Буэндиа, затерянного в субтропической глуши.
Но нельзя сказать, что Цареву никто не пишет. Судя по его рассказам, в санатории кто только не бывает. Отдохнуть у моря, в тени монструозных кипарисов (не верится, что это дерево способно так вымахать) хотят многие известные люди. Заходят навестить, обсудить новости.
Понять нравится это Цареву или нет, невозможно: этот рослый атлет с лицом героя советских плакатов, памятный всем по Верховной раде и событиям 2014 года, почти непроницаем. Хотя его убеждения кажутся простыми и прозрачными.
— Вы человек не донецкий и достаточно долго были депутатом ВР. Как получилось, что вы примкнули к проекту «Новороссия»?
— Так получилось, что я был на острие событий на Майдане и имел доступ ко многим документам, к которым не имели доступа остальные. Поэтому мне было понятно, к чему все движется. Я читал протоколы совещаний, которые проводили западные политтехнологи с лидерами оппозиции. Было очевидно, что страну толкают к сценарию гражданской войны.
Поэтому я сначала выступал на антимайдане, чтобы иметь возможность остановить людей. Использовал все возможности, которые только мог. И участвовал в президентских выборах, чтобы иметь трибуну и возможность объехать регионы Юго-Востока. Я объехал, и мы создали Координационный совет Юго-Востока, куда вошли все без исключения лидеры протестных движений. Все, кто выводил людей на площади.
Когда началась «АТО», я находился в это время в Луганске, курсировал между Донецком и Луганском. И у меня не было выхода, кроме как остаться с теми людьми, против которых объявили войну.
— Вы идейный, или просто понимали, что на Украине вам конец?
— Моя судьба меня интересовала меньше всего.
— Вы говорите, что участвовали в выборах только для того, чтобы иметь возможность объехать регионы и консолидировать оппозицию. Вы понимали, что сохранить то, что оставалось на тот момент от Украины, не получится?
— Я изначально был сторонником объединения России и Украины. Но возможность сохранения Украины в тот момент была, и мы ее озвучивали. Все лидеры протестных движений собрались в Донецке или отправили туда своих представителей, мы провели Координационный совет Юго-Востока. Сформулировали три требования к украинской власти: амнистия задержанным, русский язык — второй государственный и федерализация. Меня избрали секретарем и поручили донести эти требования до новой украинской власти. После выполнения этих требований мы гарантировали: освободить все захваченные здания, сдать оружие и прекратить протест. К сожалению, перед Турчиновым стояла задача развязать войну, и он её выполнил.
— В околовластных кругах в Донецке ходили легенды, что были переговоры с Ринатом Ахметовым, который контролирует большую часть Юго-Востока Украины, чтобы он поддержал движение в сторону России. Но Ахметов побоялся за свои активы на Западе и отказался. Было такое?
— Олигархи контролируют около 40% ВВП Украины, их меньше 10 человек. Им приходится жить в стране, где постоянно сменяется власть. Они умеют договариваться и ни с кем не входят в окончательный конфликт. Все время идет борьба, но Ринат, как и все олигархи, старался выстраивать отношения со всеми — и с Украиной, и с Россией, и с США, с сегодняшней властью на Украине и с оппозицией, которая будет властью завтра.
— Почему они не выбрали Россию?
— То, что предлагала Россия, показалось им неинтересным. Можно сказать, что русский пряник оказался менее значимый, чем американский кнут. Мне кажется России надо было постараться быть более убедительной. Это в дальнейшем позволило бы избежать многих жертв и потерь.
— А для простых людей Россия сегодня, спустя 4 года после начала конфликта, остается хорошим выбором?
— Людям сложно, людям тяжело. Четвертый год идет война, четвертый год под обстрелами. Сегодня просто ураганные обстрелы…
— Вы были спикером парламента Новороссии. Когда вы поняли, что этот проект не состоится?
— После подписания Минских соглашений. Проект Новороссия противоречит этим соглашениям, поэтому я собрал депутатов и объявил, что проект заморожен.
— У вас не было внутреннего побуждения остаться там, чтобы помочь этим людям, которые верили вам?
— У меня был высокий авторитет, и если бы я остался там, в Луганске, в Донецке, то все руководители, которых там избирали и назначали, вряд ли смогли бы нормально выстраивать свою вертикаль власти. Меня попросили уехать.
— Если бы проект Новороссия состоялся, это было бы социально справедливое государство? Или холодный капитализм?
— Проект Новороссия — это нечто абстрактное. Я, как один из идеологов проекта, не формулировал жесткие рамки. У нас воевали под флагами с Иисусом Христом, у нас были большевики, в число которых входил луганский комиссар Киселев, у нас были белогвардейцы и монархисты, такие как Стрелков. И каждый видел в этом свое, потому что Россия многогранна, она очень большая, и необязательно одно должно противоречить другому.
Если бы мы сформулировали очень жесткие рамки, мы оттолкнули бы одних, других или третьих. Новороссия — это конфедерация.
Была принята Конституция, был создан регламент парламента и ряд законов, которые позволяли дальше двигаться. Но не были сформированы исполнительные органы.
Конфедерация — самая демократичная форма организации любого государства, она не может быть диктатурой. И выписывал я такую конструкцию изначально, потому что есть проблема: если кто-то приходит к власти, он начинает ее максимально тянуть на себя. У меня был подход: максимально отпустить власть к людям. Пирамида власти должна стоять на широком основании. Максимум власти должно быть у местных советов, как говорил Владимир Ильич Ленин, и минимум — передаваться наверх. Тогда государство будет функционировать нормально.
— Есть мнение, что Крым в 2014 году шел не в Россию, а в Советский Союз. И Россия оказалась менее социальным государством, чем крымчане ожидали…
— Украина в экономической сфере сильно отставала от России. По очень многим моментам Украина была Россией пять-семь лет назад. Но и в Украине, и в России строилось капиталистическое общество, просто Россия ушла дальше. И даже при сокращении социальных программ, Россия была более богатой страной, и различные льготные выплаты в ней были выше, чем на Украине времен Януковича.
Действительно, в Крыму многие шли на референдум, считая, что возвращают Советский Союз. И это тоже внесло свой вклад в высокие цифры [явки]. Тем не менее выборы президента повторили те высокие результаты, которые были достигнуты на референдуме.
Вы правы, Россия более богатое государство, чем Украина. И в тот момент времени, без сомнения, если бы провели референдум по всей Украине, то
и Львов проголосовал бы за присоединение к России. Потому что подавляющее большинство населения выбирает, где лучше, где сытнее. Идеология — фактор второстепенный. Посмотрите статистику, кто во время войны шел в партизаны, а кто в полицаи.
Только 2% населения, оставшегося под оккупацией во время Великой Отечественной, участвовали в сопротивлении, остальные все встраивались в ту жизнь, которая была. Так было всегда.
— Говорят, что война на Донбассе — это война против носителей советской идеологии. Это так?
— Я себя считаю советским человеком. И если бы сейчас можно было выбирать, или сохранить капитализм и все нажитое непосильным трудом (а я не бедный человек), или быть советским инженером и заниматься космосом — я бы выбрал второе.
Донецкая и Луганская республика в том виде, в котором они существуют как часть Донецкой и Луганской области — слишком маленькие, чтобы проводить самостоятельную политику. Слишком мала территория, слишком мало людей.
Даже Россия, вся целиком, не дотягивает до объемов, при которых можно строить свою самостоятельную изолированную экономику. Советский Союз мог, а Россия — нет.
Россия может только совместно с Бразилией, Китаем, Аргентиной, Индией выстраивать какую-то альтернативу.
Поэтому Донецкая и Луганская республики, будучи сателлитом капиталистической России, построить у себя Советский Союз не смогут. Это утопия.
— Вы многое потеряли на Украине. Можете рассказать, что именно?
— Все днепропетровские активы. Дом, предприятия. К сожалению, большинство из них сейчас разграблено. Я бы очень хотел, чтобы люди работали.
Я уходил в парламент с должности директора Днепропетровской бумажной фабрики. Там, начиная с революции, работали деды, отцы уходили на фронт и возвращались, потом их внуки продолжали работать — то есть целые рабочие династии. Были периоды разрухи — война, перестройка. Я пришел на предприятие, которое три года стояло, поднял. И мне больно и неприятно, что предприятие сейчас стоит.
И другие стоят — всего около 28 предприятий. Это были активы моей семьи.
— В Крыму многие активы, принадлежащие украинским политикам, были национализированы. А вам санаторий Кирова вернули. Как так получилось?
— Мой объект стоял в перечне на приватизацию среди многих объектов. Но он не является государственным. А национализировали объекты либо Игоря Коломойского, либо государственные. А этот объект уже лет 14 как частный.
Был целый перечень предприятий, которые включали, потом по каким-то основаниям выключали. Многие мои знакомые, чьи предприятия попали в перечень для национализации, ездили договариваться, чтобы их из этих перечней поисключали. Вроде даже платили за это. Я не нервничал, я просто ждал, чтобы процесс прошел в соответствии с законом. Национализировать его не имели права.
— А может, санаторий Кирова оставили Олегу Цареву за заслуги перед Русским миром?
— Частные объекты нельзя национализировать. И все. Никакой политики здесь нет. Чтобы приватизировать частный объект, нужно быть редкостным врагом России — таким, как Игорь Коломойский. Вот объекты Андрея Сенченко в Балаклаве работают.
Я привез Наталье Поклонской детей из Донбасса с осколочными ранениями, пулевыми ранениями — два автобуса детей с огнестрельными ранениями. Я их развозил в Евпатории по разным санаториям. Прокуратура попросила, и каждый объект принял одного или двух детей. Я развозил, разговаривал с директорами, как их будут лечить, чтобы все было хорошо.
Из общения с директорами санаториев выяснилось, что практически у всех объектов в Евпатории собственники украинские. Или политики, или судьи Конституционного суда, или прокурорские работники, или работники администрации, или депутаты Верховной Рады.
Причем у подавляющего большинства из них антирусская позиция.
Спрашивал директоров, чей это объект. А они мне: «Да вы его знаете». Директора эти — люди замечательные, постарались уделить детям максимум внимания, пролечить.
— В Ялте говорят, что 14 лет назад вы купили санаторий им. Кирова через фирмы «Багира-М» и «Топаз-К», перед которыми у санатория образовались долги. Говорят, профсоюзный санаторий вообще нельзя было продавать.
— У меня с властью не очень хорошие отношения были здесь в Ялте. Когда у меня истек договор аренды земли, я два года не мог его получить. А в это время они быстренько отводили с грубыми нарушениями действующего законодательства землю санатория под частные виллы.
Часть этих земель мы выкупили назад, по части будем сейчас подавать иски в суд. Потому что городской совет не имел права менять целевое назначение земли санатория — это незаконно. В конце концов мы вынудили городской совет продлить наш договор аренды по решению суда.
Что касается профсоюзного… Профсоюз — это общественная организация, это частная форма собственности. Они имели право продавать свое имущество, вот они и продали санаторий. Да, у нас менялась наша структура. Не скрою, все вами перечисленные фирмы были наши. Санаторий был не забран за долги, а куплен у профсоюзов. Все проходило в соответствии с законом.
— «Багира» и «Топаз» — ваши?
— Да, это структуры наши. За четырнадцать лет фирмы менялась, владельцы оставались те же.
— Вы говорите о том, что санаторий им. Кирова — это медицинская земля. Планируете развивать объект как санаторий? Это рентабельно сейчас?
— Все мои объекты были прибыльными, кроме санатория имени Кирова. Мы его дотировали по той причине, что у меня здесь отдыхало много рабочих с моих предприятий, мы делали для них льготные путевки. Мы всегда очень четко сводили бюджет, получалось около 200 тыс долларов в год, которые мы на него выделяли. Это был у меня единственный бизнес, связанный с рекреацией. Все остальные были связаны с производством.
Насколько я вижу сейчас, этот бизнес вполне может быть прибыльным. Надо только внимательно им заниматься. Мы каждый год ремонтируем номера, улучшаем условия проживания. Я впервые столкнулся с бизнесом, который связан со сферой услуг. И два года у меня ушло на то, чтобы понять, как это работает.
Производство — там все для меня просто. Мы сокращали издержки, ставили компьютерные системы управления, подбирали людей, подбирали правильное оборудование. Здесь все по-другому.
Ты можешь вкладывать какие угодно деньги в яндекс-рекламу, в целевую рекламу в соцсетях. Но если людям не будет здесь нравиться, они не будут приезжать.
Сейчас мы работаем над тем, чтобы людям здесь нравилось. В прошлом году мы сделали шведскую линию — людям понравилось. В этом году мы занялись медициной и надеемся, что она будет одной из лучших в Ялте.
— Профиль какой у вас?
— У нас единственный в Крыму радоновый санаторий. Мы искали то, что будет нас выделять.
Купили установку по производству радона. Радон — это радиоактивный газ, излучающий альфа-частицы. Альфа-излучение проникает в кожу на доли миллиметров, радон не опасен для человека, но поднимает иммунитет и помогает при очень многих заболеваниях. Период полураспада 3,7 дня, его не привезешь из другого региона, он разложится.
— А клиенты будут? Лечение в санатории — удовольствие дорогое по сравнению с обычным отдыхом у моря. Потянут ли люди? Россия ведь быстро беднеет.
— Из-за санкций может и не растет уровень жизни в России, но в то же время проблемы в основном у лакшери-сегмента. А у нас как раз социальная направленность.
— Сколько в сезон у вас стоит день?
— Самая дорогая путевка — 7–8 тыс. рублей на двух человек в день в высокий сезон. А самая дешевая — 1,5 тыс в день.
— На двоих?
— На одного. 2,5 тыс рублей на двоих.
— Вы говорите, что стремитесь сохранить социально-ориентированный оздоровительный комплекс. А что бы вы сделали, чтобы вернуть такой статус Крыму в целом?
— В Ялте нужно решить вопрос с гостиницей «Актер», что перегораживает набережную, и продолжить набережную до Интуриста. Ялта зажата. Забор с правой стороны Ялты — это ужас. Хорошо бы Владимиру Владимировичу заставить силовиков, которым принадлежат объекты справа от Ялты, открыть доступ к морю и проложить и в ту сторону набережную. Боюсь, меру Ялты на это не хватит полномочий.
В идеале набережная должна быть до Алушты и Фороса.
Надо сделать велодорожки, надо привести в порядок пляжи. В Сочи я видел пляжи, где отбойники находятся далеко в море, длинные дебаркадеры, 200 метров гальки. Вот эти стандарты надо воплощать и здесь.
— А санатории?
— Государство должно заниматься инфраструктурой, все остальное сделают люди частным образом.
Если дать возможность получать в Крыму кредиты по 6–7% годовых, то здесь все будет процветать.
Застройка побережья неизбежна. Это мировая тенденция. Еще академик Капица говорил, что в недалеком будущем практически все население Земли будет жить по берегам морей и рек. Мы уже сейчас видим, что численность населения в приморских городах растёт.
Что касается меня — то я за то, чтобы в Ялте сохранялись парки, а новое строительство велось на месте сараев, которые, конечно же, надо сносить.
— Парки, набережные и велодорожки — вы не чувствуете себя сумасшедшим среди тех, кто помешан на идее застроить, чтобы побыстрее и побольше хапнуть?
— Я был одним из самых свободных людей Украины. У меня был свой бизнес, у меня был свой округ, откуда меня могли вынести только на носилках. Люди поддерживали. В США если сенатор реально работает, то люди за него голосуют, выиграть у него невозможно. Правильный сенатор остаётся сенатором до самой смерти, пока его не вынесут. Вот меня и вынесли. Создали ситуацию, в которой я не могу приехать в страну. Если бы я приехал, я бы выиграл выборы по-любому.
Записей не найдено.
Когда я приезжал сюда в Ялту, я всегда писал около десятка запросов по поводу незаконных строек. Депутат ВР имеет право в любом месте страны рассылать запросы, в России с этим строго — только во своему округу. Я останавливал стройки. Я четыре созыва был депутатом, знал, как действовать, куда писать.
— Какие-то конкретные объекты можете перечислить. Чтобы мы знали: вот эти стройки остановил Олег Царев.
— Ни один объект я до конца так и не отстоял. Я мог их только останавливать на время. Я уезжал, и они находили способы продолжить строительство. И по Солнечной тропе у меня был ряд запросов. Там же застроили все.
— С вами связывают несколько южнобережных здравниц, в том числе санаторий «Родина» и детский санаторий им. Розы Люксембург, а также, детский лагерь «Ай-Тодор». Вы действительно планируете заниматься этими здравницами? Каким вы видите их будущее?
— Я участвовал в инвестпроекте, выиграл. Должен был вкладывать инвестиции. Но Совет Министров Крыма не выполнил свои обязательства. Он не передал объекты нам на баланс на протяжении двух лет. Я написал обращение в прокуратуру.
Всего в списке было 6 объектов. По всем были заключены и подписаны Аксеновым инвестдоговоры. Из них три объекта стоят, а три — работают. По тем, что стоят, я усматриваю прямой ущерб государству из-за бездействия кабинета министров. Мы сделали обращение в прокуратуру, подали в суд иск о принуждении Совмина к передаче нам этих объектов. Но инвестсовет собрался и в одностороннем порядке расторгнул с нами договор.
По всем этим объектам мы понесли не такие большие, но все же убытки. По всем объектам мы должны были, кроме предоставленных эскизов и планов, поставить их на кадастровый учет и оплатить оценку. Кое-где и позакрывать долги за коммунальные услуги и по зарплате. Все это я сделал, но совмин не передал нам объекты, и мы не имели возможность начать инвестирование.
— Каким вы видите будущее Крыма?
— Будущее Крыма, будущее Новороссии и будущее России должно быть совместным, иначе…
На Украине дела очень плохи у России. Мы потеряли все, что можно было потерять. И влияем на очень малое количество вопросов.
Из страны, которая определяла на Украине все, Россия превратилась в аутсайдера. И, по-видимому, следующий период времени линия фронта передвинется на территорию Крыма и России.
Я думаю, что после того, как оторвали Украину, западные службы будут работать против России. И сейчас наша задача — отстоять Россию. Будут создаваться все предпосылки, чтобы люди были недовольны властью, чтобы спровоцировать русский Майдан.
— А разве нет причин быть недовольным властью? Хотя бы в этой ситуации с застройкой…
— Любой властью всегда кто-то недоволен. Всегда найдется какой-то процент людей недовольных, которых можно собрать в одном месте, привезти туда телекамеры и создать новый майдан. В общем, в этом и заключается принцип всех цветных революций.
Донецкие люди ждали, что будут жить в России, как Крым. Но попали в какую-то несуществующую страну.
Я очень надеюсь, что к власти на Донбассе придут люди, способные наладить жизнь людей.
Думаю, что будет два процесса, и результат будет зависеть от того, какой из них будет протекать быстрее. Первый процесс — это потеря США доминирующей роли в мире. Мы это уже наблюдаем по всем статистическим отчетам. Они теряют первое место в экономике, и потеряют первое место в политическом мире. Второй процесс — попытки США взорвать Россию изнутри до того, как они потеряют свое влияние. Все зависит от того, успеют американцы взорвать изнутри Россию до того, как захлебнутся в собственных проблемах. От этого зависит, что будет на Донбассе, в Крыму и в России.
— Мы открыто пишем о системных крымских проблемах. Публикуем точку зрения тех самых недовольных властью, и сами выступаем в качестве критиков. Считаем, что нельзя сохранить Россию, не оздоровляя ее изнутри. А вы говорите, что все это приведет к развалу. Так что же — молчать?
— Во-первых, я считаю, то, что вы делаете — правильно. У русских людей поиск справедливости в крови. Но вы должны понимать, что тот путь, который вы для себя выбираете, очень непростой. Вы должны знать заранее, что не стоит рассчитывать на благодарность людей.
Во времена, когда все молчат, говорящего слышно далеко. Уверен, что вас услышат. С одной стороны, это хорошо — те проблемы, что вы поднимаете, будут решаться.
С другой стороны, у вас лично могут быть неприятности. Знаю из личного опыта. Сам пошел по такому пути. Я был обеспеченным человеком. Сейчас я занимаюсь здесь маленьким бизнесом.
Знаете, как новые русские в шутку отвечают на вопрос — что значит быть обеспеченным? Это когда обеспечены твои дети и дети твоих детей. Я под это определение не попадаю. Сейчас мои старшие дети работают и живут на свою зарплату. Старший сын закончил вуз, уже работает. Дочка еще учится, но тоже работает. Все будут работать.
— Они не говорят вам: «Папа — ты дурак»?
— Никто ничего не говорит, хотя с последствиями моего решения все члены моей семьи столкнулись лично. Особенно жена. Мы были вынуждены уехать, все оставить, в машине с автоматом на коленях, и здесь все начинать сначала.
— Ваша жена — не жена декабриста?
— Декабристы были в Питере, а мы из Днепропетровска… Это был непростой путь, хоть и интересный.
— Скучаете по большой политике?
— Да я и не был в большой политике. Я был мажоритарщиком. В момент оппозиции я возглавил ПР Днепропетровской области. И возглавил в тот момент, когда все уже разбежались после Майдана.
— На Донбассе был кураж. В какой-то момент люди почувствовали, что от их действий зависит будущее. Не просто денег поднять и семью обеспечить, а настоящее большое будущее. По этому куражу скучаете?
— Любые выборы — это интересный процесс. Я провел десяток выборов и все их выиграл. Активно участвовал в двух революциях со стороны анти-революций. Моя деятельность во время Оранжевой революции не была такой публичной, но, если вы поищите в Интернете, увидите, что и там я активно поучаствовал.
Это все интересно. Ты руководитель региона, у тебя работает громадное количество людей, есть ресурсы. Ты придумываешь стратегию, создаешь инфоповоды. Это работа круглосуточная в режиме кризис-менеджмента.
— Это мужская игра. Вы в ней проиграли?
— Я не проиграл ни одних выборов. Но говорят, все большие проигрыши начинаются со слов «я не проиграл ни одних выборов».
Какой проигрыш? Проигрыш — это когда люди погибают.
У меня в Донецке была такая ситуация. Шла первая гуманитарная помощь — я ее организовывал, там просто не было других политиков такого уровня. Я выстроил отношения с россиянами, они предоставили гуманитарную помощь, и наш парламент Новороссии начал ее поставлять. И наша задача была — показать людям, что Россия помогает. Я подошел системно, как к выборам. У меня было три встречи в день. Была группа журналистов, которые ездила со мной. У меня депутаты были разбиты по округам на Донбассе, и они подбирали самые вопиющие случаи, куда мы приезжали.
И в основном это были знаковые истории. Такие как, например, шел ветеран домой с садового участка, он прошел всю войну, остался жив, а тут его убили. И мы приезжаем в его семью. Или приезжаем в семью: молодая пара из Луганска, у них ребенок только начал ходить. А тут разрыв мины, ребенок падает, они думают, что он просто испугался, заносят его домой на четвертый этаж, а он не дышит и маленькая дырочка против сердца. Совсем без крови. А мать не могла завести ребенка лет пять.
Что все мои потерянные предприятия, дом по сравнению с горем этих людей? Мне было проще: я приехал, сказал на камеру, помощь вручил, отгородившись внутренней стеной. А моя группа, которая должна была все выспросить и описать — как они ждали этого ребенка, как это все происходило, что в этот момент думали. У них были такие срывы! Я вынужден был сделать так: месяц работает одна группа, потом едет восстанавливаться в Ростов, и приезжает другая группа.
Поэтому если смотреть с этой точки зрения, все мои попытки что-то изменить, хотя я понимал, что вероятность остановить все это ничтожно мала, были не зря.
Помню, когда начался Майдан, мне позвонил из Киева Ефремов и сообщил, что среди нашего партийного руководства на совещании обсуждалась ситуация в Киеве, и несколько руководителей высказалось, что меня надо срочно пригласить в Киев.
Моя семья была категорически против, но я поехал. Одно из первых ярких впечатлений — на Владимирской в СБУ во внутреннем дворике — это было самое начало майдана — жгли документы. Жгли то, чего не уничтожали никогда — папки с личными делами агентов.
Все понимали, что вероятность выигрыша чрезвычайно мала. Но все равно мы использовали все возможности.
— Вы считаете, что это конец? Россия Украину потеряла?
— России всегда Бог помогал, даже в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Уверен, и сейчас поможет.
Россия большая. Россия там, где говорят на русском языке, где считают, что справедливость важнее, чем деньги.
— Но есть мнение, что если бы была возможность откатить все в 2014 год, то и Крым бы не приняли в РФ.
— Думаю — как минимум задумались над другими вариантами. У России было три сценария поведения. Не вмешиваться. Вмешаться и забрать Крым. Вмешаться и сохранить своё влияние на половине Украины или на всей Украине. Мне нравился третий вариант.
Читайте также: «Шокирующее вторжение из Крыма»: ВВС Британии «спасли» Европу от российской военной авиации (ФОТО)
Екатерина Резникова, Евгений Гайворонский
Источник - Русская весна
