Цивилизация милосердия

ТИМАКОВ Владимир
В верховьях Оки, на противоположном берегу от старинного города Белёва, есть необычный источник. Несмотря на удалённость от населённых пунктов, там то и дело возникает очередь за водой. В расположенную поблизости купель ежедневно окунаются православные паломники, а вербы вокруг повязаны бесчисленными памятными лентами.
Необычнее всего история этого источника. Предание гласит, что в смутное время здесь лежал, истекая кровью, польский воин. Его обнаружил настоятель близлежащей обители Макарий. Поляк, страдавший от кровопотери и жажды, попросил пить. Донести его до ближайшего колодца или реки казалось невозможным, и тогда Макарий, сотворив молитву, ударил посохом по земле. Оттуда забил целебный источник, который спас раненого поляка и продолжает спасать тысячи людей до сих пор.
Читатель вправе поставить под сомнение достоверность старинного предания. Но нельзя сомневаться в широком народном почитании преподобного Макария, смилостивившегося над поверженным врагом. А ведь как раз в смутное время Жабынский монастырь, основанный преподобным, был безжалостно разграблен и сожжён польскими интервентами. Но святой не поддался соблазну мести, а проявил истинно христианское милосердие. А русские люди не объявили настоятеля пособником врагов, но признали святым.
Глубоко символично — в Соборе тульских святых, празднуемом 5 октября, Макарий Жабынский, пожалуй, самый почитаемый. По меньшей мере, он единственный из святых, прославившихся на тульской земле, чью память вся Русская церковь вспоминает дважды в году, 5 октября и 4 февраля. Тула — вековая кузница оружия, оружейная столица России, посвятившая труд и талант ремеслу войны — сделала своим любимейшим святым человека, спасавшего раненых неприятелей. Такова степень милосердия русского человека. Такова наша цивилизация.
Неутихающий ужас европейцев перед русскими порождён нашей яростью в бою, перед тем беспощадным «русским катком», который сминал всякую европейскую армию, рискнувшую проникнуть в глубину России. Но нет никаких оснований для того, чтобы русскую ярость, проявленную на поле боя, превращать в основной критерий национального характера, пугая детей «русской жестокостью». По отношению к побеждённым противникам — на индивидуальном уровне и на уровне целых народов — русские проявляли чудеса снисходительности и такта, неведомые европейцам.
Та же польская элита не устаёт посыпать голову пеплом, вспоминая жестокость русских завоевателей, отнявших драгоценную польскую вольность. Однако русское отношение к побеждённым полякам и польское отношение к побеждённым русским — это воистину небо и земля!
Стоит начать с того, что первые русские армии ступили на польскую землю почти два века спустя после описанных выше событий на берегах Оки, после сидения поляков в Кремле, после сожжения Жабынского монастыря, после осады Троице-Сергиевой лавры и многих других подобных деяний. Говоря словами А.Дж. Тойнби, для русских это было всего лишь контрнаступление, спровоцированное атакой западной нации.
Причиной раздела Польши, которого поляки до сих пор не могут простить России, было упрямое нежелание шляхты признать равные права русского православного населения в Речи Посполитой. Стоило Екатерине Великой убедить Понятовского всего лишь уравнять в правах своих католических и православных подданных,- тут же вспыхнул шляхетский мятеж, на помощь оскорблённым шляхтичам была призвана Турция, и России ничего не оставалось делать, как взять своих единоверцев под защиту. При этих разделах Россия не взяла ни одной десятины этнической польской территории, только земли древней Киевской Руси, прежде завоеванные поляками. На что же тут можно было обижаться?
Потом уже последовал поход Наполеона на Москву, в котором польская шляхта снова приняла деятельное участие,- и новое ответное контрнаступление, после которого под властью Российской короны оказалась и этническая Польша. С этого момента открылись возможности для сравнения русской и европейской милости к побеждённым.
Польша вошла в состав Российской империи не как колониальная провинция, а как Царство Польское — автономное государство, со своим сеймом, своей армией и своей правовой системой. С русской частью империи царство Польское было связано только монархической унией — наличием единого императора. Такой статус как небо от земли отличался от положения русских земель в Речи Посполитой — их жители и мечтать не могли о появлении в Волыни и Белой Руси какого бы то ни было автономного Царства Русского.
Жители Царства Польского пользовались дополнительными правами и привилегиями по сравнению с населением остальной части Российской империи — вообще немыслимое дело для Речи Посполитой, где поражение в правах некатоликов было столпом государственной системы. Представители польской шляхты в России могли делать карьеру и занимать высшие правительственные должности. Широко известен, например, министр иностранных дел Адам Чарторыйский. Менее известна фигура Стефана Грабовского, который стал членом Государственного Совета России,- несмотря на то, что в Отечественную войну служил наполеоновским генералом. Можно ли найти во всей истории Речи Посполитой хоть одного министра русского православного происхождения, да ещё воевавшего перед своим назначением против поляков? А ведь до разделов Польши русские православные составляли почти половину её населения, в то время как доля поляков в Российской империи не превышала десяти процентов.
Очень показательно то, что хотя Польшу и разделили три государства, но только Россия предоставила полякам столь широкую автономию и столь почётный статус. Ни в Австрийской империи, ни, тем более, в Пруссии ни о каком автономном польском царстве не могло быть и речи. Поэтому можно утверждать, что разительная асимметрия по отношению к побеждённым различает не Россию и Польшу, а Россию и Западную цивилизацию вообще.
В качестве ещё одного примера можно привести историю Англии и Ирландии. Ирландцы, будучи побеждены англичанами, пережили не только культуроцид, почти полностью утратив родной язык, но и настоящий геноцид. Если в середине второго тысячелетия нашей эры население Ирландии составляло примерно 50–70% к населению Англии, то к началу ХХ века — менее 10% от английского. Судьба марранов и морисков под властью испанской короны оказалась не менее трагической. К сожалению, систематическая жесткость, проявляемая уже после войны, в отношении обезоруженного и беззащитного противника, на протяжении веков была характерной чертой Западной цивилизации.
Современник может упрекнуть русскую власть и русское общество в чрезмерной мягкости и уступчивости, а по большому счёту — адресовать эти претензии к русским духовным ценностям. Мол, каких привилегий полякам не предлагали, лояльными к русским у них не прибавилось, Польша осталась «пятой колонной» внутри российской империи.
Это правда. Но эта правда относится, скорее к исключениям, чем к правилам. Например, победив, после долгого противостояния, западные нации на Балтике, Россия включила в свой состав остзейский край, сохранив все привилегии и статус местного немецкого дворянства. В подавляющем большинстве остзейские немцы стали верными сынами России, подарив нам, например, великого мореплавателя Ивана (Иоганна) Крузенштерна и великого биолога Карла Бэра. Потомок остзейских немцев, флотоводец Николай Эссен доблестно защищал Порт-Артур от японцев и Петроград от германцев, а другой потомок, барон Пётр Врангель, приняв командование над остатками белых войск, переименовал их в Русскую армию.
Ещё более весомый вклад в созидание великой России внесли потомки ордынских мурз, которых после победы над Ордой так же по-братски приняли в единую русскую семью.
Принцип милосердия к побеждённому, о котором напоминает история Макария Жабынского — не проявление слабости, а проявление огромной духовной силы. Это победа высших начал над звериными инстинктами не ослабляла, а укрепляла Российскую цивилизацию, преодолевая былую вражду, собирая множество языков и племён в единый многонациональный народ.