Ихтиология Владимира Маканина

БЕСЕДИН Платон
Липки, 2012 год. Форум молодых писателей. Я среди них, а на сцене — Владимир Семёнович Маканин. Отвечает на вопросы — уставший, после болезни. Он встанет из-за стола, опершись на палочку. И я до сих пор не могу понять, отчего не подписал у него книгу, почему не сфотографировался с ним. Загадка — и упущение, которое я до сих пор не могу себе объяснить. И простить тоже. Потому что очень скоро Владимир Семёнович станет одним из любимейших моих писателей.
Впрочем, тут может быть какое-никакое, но объяснение: я не читал его прозы тогда. А Владимир Семёнович был не из трибунов. Вот и молодые писатели всё больше тянулись тогда не к нему, а к тем, кто выглядел ярче — к жёлтой кофте Ерофеева или патриотическому пафосу Крупина. Маканин же говорил с читателем через свои книги.
С годами делать это становилось всё труднее. Мир ускорился, и писатели, всегда выступавшие с публицистическими статьями или телевизионными заявлениями, начинали делать это всё чаще. Успеть отреагировать на событие подчас стало возможным лишь через статью. Так казалось.
Но Маканин — возможно, один из немногих, если не единственный — точно улавливал излом времени и полно отображал его в своих книгах. Удивительный писатель, который, казалось, то отставал, то опережал эпоху, но неизменно давал самые верные её описания. И эти книги не были конъюнктурой, не говорили о сиюминутном. Нет, Владимир Семёнович умел отразить всю эпоху, оттолкнувшись от актуального, бьющегося, как только что вытащенная из воды рыбина: будь то «Испуг» о событиях 1993 года или «Асан» о Чеченской войне.
Так Англию изучают по книгам Диккенса, а Францию — по книгам Флобера. Мы изучим эпоху по книгам Маканина — несколько эпох. Он сумел запечатлеть изменения времени, общества с 60-х годов по наше время. В его произведениях отразились и растрёпанные 90-е, и канцелярски-абсурдные, точно «Замок» Кафки, 70-е, и дрожащие в ожидании перемен 80-е. Не знаю ни одного другого такого писателя, который столь умеючи мог в сиюминутном отыскать вечное. Собственно, не этим ли характерно настоящее искусство?
Маканин прекрасен не бытописательством, не типологией персонажей, хотя и этим тоже, но, прежде всего, умением поймать ускользающе главное и дать ему определение несколькими эмблематичными штрихами. Он говорил об интрижке затравленного мебельщика и неудачной поэтессе, говорил без сентиментальностей и надрыва, но заставлял сопереживать им, видя в них таких же, как мы, людей, а вместе с тем и трагедию времени, общества.
И вместе с тем Владимир Семёнович мог не только показать судьбу человека на фоне глобальных перемен, но и увидеть в этом свою внутреннюю логику. То, что происходит с майором Жилиным, Чечнёй и всей Россией, спаяно одними причинно-следственными связями; у них есть истоки и есть следствия. Маканин — математик по образованию — высказывал гипотезу бытия и тут же блестяще доказывал её.
В своё время был ещё один математик, умевший расшифровать человека и бытиё — это Блез Паскаль. И при всей парадоксальности данной параллели между французским философом и русским писателем много общего. Они видели всю цепочку событий и мастерски умели донести её до читателя, однако вместе с тем понимали, что за этим стоит неизъяснимое, то, к чему можно подступиться, но не изучить досконально, и всё же попытаться расшифровать его. Как генетик разбирается в ДНК, так Маканин понимал человека и среду, его окружавшую.
Кто-то успел поругать Владимира Семёновича за невнимание к практическим аспектам — так, например, случилось с романом «Асан» (безусловно, одной из лучших книг нулевых). Высказались писатели, воевавшие в Чечне, что так не бывает, и там — в Грозном, Хасавьюрте — все было иначе. Высказались, словно не понимая, что война при всей индивидуальности горя универсальна; она может быть только такой, происходящей на всех уровнях по универсальным механизмам — и важно понять их, но не упустить при этом трагедию каждого. Маканин умел делать это почти в каждом своём произведении.
Его герои, типажи не просто узнаваемы — в них, как в фасеточном зрении краба, судьбы миллионов людей, разлом эпохи, переданных не только в своей структуре, но и в обволакивающей атмосфере. Маканин, Трифонов — те писатели, у которых задыхающийся, пытающийся бежать от суетности герой навсегда спаивается с запахом пыльного шкафа и вкусом валидола. Мы не просто чувствуем, слышим, видим, как останавливается сердце, но понимаем, отчего так происходит, и на миг кажется, что можно спасти человека. Мы хотим его спасти.
Внутренняя логика трагедии — Маканин умел воссоздать её детально, работая рационально (со словом, со структурой текста), будто решая уравнение, извлекая из него корень зла. Но когда читателю, казалось, что он уже и сам способен решить задачу, становилось труднее, лабиринт закручивался — и для нахождения выхода необходимо было вновь обращаться к Маканину. Хотя были трибуны и толкователи, но самое точное слово доносилось от сухенького молчаливого человека из Орска.
Когда Владимир Семёнович ушёл из жизни — тихо, негромко, как он и жил, я взял с полки десяток его книг, перелистал некоторые и вдруг вспомнил песню «Wish you were here» группы Pink Floyd. Напел первые строчки (в моём переводе):
«Сможешь ли ты отличить рай от ада? Небеса от боли? Отличишь ли зелёное поле от стальной ограды? Улыбку от маски? Думаешь, сможешь»? Ещё одна, казалось бы, странная связь — между книгами русского писателя и песней английских психоделических рокеров.

Но ведь именно Владимир Маканин, как никто другой в позднесоветской и современной русской литературе, умел отличить рай от ада, свободу от плена, героев от призраков и вместе с тем передать, насколько они прочно связаны друг с другом по законам аквариума, где плавают рыбы, мелкие и покрупнее, подгоняемые застаревшими страхами. Владимир Семёнович толковал их для нас, находясь рядом, но идя только своей дорогой.
И тем больнее, горче его уход. Потому что нам предстоит ещё немало решительных перемен, и будет нужен тот, кто растолкует их причины и следствия, знаки и символы, подарит пусть и горькую, но отдушину. Без Владимира Семёновича сделать это будет нестерпимо сложнее. И тем сильнее хочется, чтобы он по-прежнему был здесь, рядом с нами.

Источник