Захар Прилепин: За что воюет Донбасс и на что он надеется

Корреспондент манерного журнала Сноб взял интервью у писателя Захара Прилепина, ставшего одним из полевых командиров на Донбассе и решившего личным примером опровергнуть знаменитое толстовское «непротивление злу насилием».
— Захар, кто воюет на Донбассе рядом с вами?
— Нормальные люди на войну не ездят, как говорит наш комбат. В этом, конечно же, есть ирония. По мне так они самые нормальные и есть. Возраст — около тридцати. Семейное положение: процентов 80 — одинокие, но с девушками, на которых собираются жениться сразу после войны. Впрочем за эти годы, неизбежно появляются дети, происходят свадьбы. Это, конечно же, усложняет службу, но что делать.
Взгляды — весьма пёстрые. В основном: пацаны с городских окраин, выросшие среди гопоты, но имевшие пагубную привычку к рефлексии и к размышлениям на, обобщённо говоря, патриотические темы. Очень любят оружие, слушают много музыки, некоторые читают. Все на бодряке, полны сил, крайне любопытны и с откровенно заниженным чувством собственной безопасности.
— А если вспомнить такие вещи как «гражданство» и «религиозные взгляды»?
— Гражданство: 90% выходцев из бывшей Украины, оставшиеся 10% — россияне, нацболы, а также ребята из Армении, Узбекистана, Прибалтики и так далее. Есть два чеха и один итальянец. Религиозные убеждения тоже очень разные. Православные, буддисты, язычники — все есть. Даже не хочу в это вникать. Главное, чтобы боец был хороший.
— За что вы воюете, в чем конечная цель?
— Думаю, если опросить бойцов, ответ будет примерно один: снести власть в Киеве. А дальше всё равно: сделать Украину нормальной или присоединиться к России. Лучше, конечно, к России, так надёжней. Минимальный вариант: возврат полных территорий Донецкой и Луганской областей. Так делать тоже не велят пока. Но мы надеемся.
— Зачем был нужен ваш вопрос Путину на прямой линии?
— У нас были разведданные и практически полная уверенность, что ВСУ начнёт атаку в самом начале ЧМ. Одной только горючки подогнали столько, чтоб до Урала можно было доехать. Я отдавал себе отчёт, с одной стороны, в том, что мы, армия ДНР, в наступлении ВСУ заинтересованы: давно уже хочется отодвинуть фронт подальше от Донецка, а первыми мы не можем начать. С другой стороны, было ясно, что в случае их наступления потери среди мирного населения будут велики. Естественно, я не мог не спросить, что об этом думает президент моей страны.
— В чем главная ошибка Путина в этом конфликте?
— Имела место ситуация, которую местное население, проведшее референдум и пожелавшее идти по крымскому пути — навязало России и миру. Большинство проголосовало за вход в Россию. А дальше началась даже не геополитика — а война. С жесточайшим шантажом России со стороны мировых демократий, чтобы она не вмешивалась на Донбасс.
У Кремля была «вилка» — не вмешиваться, сохраняя отношения с Западом и мировое реноме. Но при этом — откровенное предательство тех, кто считали себя русскими, или, даже будучи украинцами, не желали встраиваться в квазиукраинство, навязываемое нынешним Киевом. Таковых на Донбассе было, думаю, порядка 70%. Россия практически и не вмешивалась в первые пять месяцев войны. Потом эпизодически вмешивалась. Не думаю, что надо было вводить войска и идти до Киева. Ничем хорошим это не закончилось бы. Всё было, как было…
— Мне непонятно, почему погибших на Донбассе россиян хоронят тайно, какая у вас версия?
— А вы что-нибудь слышали о том, как в США, Польше, Финляндии и так далее хоронят их офицеров, наёмников и советников, погибших на Донбассе? Счёт погибших идёт, думаю, минимум на сотни. Много вы читали подобных материалов в их СМИ? Те россияне, что известны мне — скажем, недавно погибший комбат Мамай, Олег Мамиев, — и десятки, если не сотни других, едут в последний свой путь в Россию, хоронят их со всеми почестями.
— Как ваша семья относиться к тому, что вы участвуете в войне?
— Когда моя жена выходила за меня, я работал в ОМОНе и сразу после свадьбы уехал на Вторую Чеченскую — жена уже была беременна. То есть она в известном смысле за военного замуж выходила. У неё в этом смысле всё в порядке в голове.
— Чем конкретно вы занимаетесь на Донбассе, вам приходилось убивать?
— Дурной вопрос. Я занимаюсь огромным количеством самых разных дел. В том числе участвую в боевых операциях, когда возникает такая необходимость.
— Что самое страшное на войне?
— Люди адаптируются ко всему. Кто-то не хочет попасть в плен и считает, что это самый ужас; кто-то не любит звуки заводящихся танков на той стороне. Всем не нравятся, когда сидишь в окопе, а по тебе лупят из орудий и тебе надо просто ждать, когда это кончится. Но никто никуда не убегает — значит, всё не настолько страшно, чтоб обрушить психику. Психика, видимо, растягивается в нужные моменты.
— Как должна развиваться Россия после Путина, какой она должна стать?
— Левой, продвинутой, активной, защищающей русских не только внутри страны, но и за её пределами. Нужна перезагрузка элит. Либералы-западники меня не устраивают, я не хочу с ними иметь дело. Не потому что мне не нравятся их убеждения, а потому что они всегда болеют за кого угодно, но только против русских. Это постоянство я наблюдаю уже 25 лет и не вижу никаких шансов, что у нас появятся другие либералы.
— Вы зачем-то нужны нынешней российской власти, если вам разрешают задавать вопросы Путину?
— Российская власть меня ни о чём не просит, и я даже не уверен, что я ей нужен. Но я хотел бы, чтоб она со мной считалась.
— Вы не перестали быть писателем, писатель на войне не выгорает?
— Если судить по истории мировой литературы, то всё, как бы помягче сказать, несколько иначе. А то и наоборот. По крайней мере, выгореть так как Сервантес, Лев Толстой, Гумилёв и Хемингуэй — не самый худший вариант. Писатель выгорает только в одном случае, если у него совесть выгорает.
— Когда в России наступит мир и не будет Донбасса, Луганска, Сирии… Или такое уже невозможно?
— В России уже мир. Война и мир.