Единый учебник русских героев

Экс-министр финансов Алексей Кудрин противоречит Владимиру Путину, отмечая, что «единые учебники» по истории России и другим предметам не нужны, потому что это шаг, не способствующий развитию критического мышления: «Критическое мышление — это способность всегда апеллировать к какому-то мнению, всегда искать новые аргументы. В этом смысле, я считаю, России нужно быть более свободной для студентов и даже для школьников. Кстати, тема создания "единых учебников" — она скорее мешает. То есть мы в данном случае пошли в обратную сторону».

Присуща ли нашим либералам такая добродетель, как «критическое мышление», — это, конечно, большой вопрос. По моим наблюдениям, в то время как консерваторы у нас — люди живые, парадоксальные, готовые всегда усваивать что-то новое и гибко менять позиции, приспосабливая множество средств к единой цели — Великой России, наши либералы, напротив, догматичны и узки. То, что они называют «критическим мышлением», на деле есть обычное критиканство с точки зрения их Единственно Верной Либеральной Идеи.

А все свои идеи почерпнули они из одной книжки какого-нибудь отставного австрийца типа Поппера или Хайека и повторяют наборы когда-то давно выученных заскорузлостей: «нужна свобода торговли и открытость мировому сообществу», «инвестиции в промышленность ведут к инфляции, а инфляция зло». Итог известен: мы имеем инфляцию и без всяких инвестиций, а главное — без промышленности.

Книг должно быть много. Если вы читали только одну книгу, то вы не читали ни одной. Напротив, школьный учебник национальной истории должен быть один. Если у вас два учебника истории, то у вас нет ни одного.

Задача школы состоит в выработке не «критического мышления», а определенного мировоззрения, в создании у учащегося непротиворечивой картины мира и воспитании гражданина. Школа, которая не справляется с этой обязанностью, беспомощна и ничтожна, а пожалуй, что и вредна.

Такого понимания школы как инструмента воспитания и выработки картины мира придерживаются везде, кроме отлибераленной России. Можно сто тысяч раз возмущаться эволюцией Запада в сторону не то что супертолерантности, а настоящего ЛГБТ-фундаментализма, но нельзя не отметить, что толерантность они прививают учащимся совершенно тоталитарными методами и с большим знанием дела. От уроков «секспросвета» в Германии не отвертеться, и никаких альтернативных учебников, где сказано, что гомосексуализм — зло и грех, никто в берлинской государственной школе не допустит. «Папа + папа и я», и не смейте жаловаться.

Государственная школа — это фабрика гражданина, каким видит его правительство. История — одна из важнейших составляющих картины мира гражданина. Именно на уроках истории школьник узнает, что собой представляют его народ и государство, откуда они взялись, чего достигли и куда путь держат. Именно на уроках истории он приобретает желание подражать своим предкам и продолжать начатое ими историческое движение — или же не приобретает его, и тогда страну начинает штормить.

Разумеется, для этого нужен именно единый учебник. Увлекательно написанный. С множеством цветных картинок, карт и схем, с множеством имен и дат и ясными оценками того, что такое хорошо и что такое плохо. Эти оценки могут меняться время от времени на прямо противоположные, но в каждый конкретный момент они должны быть одни и только одни. В высшей степени желательно для них быть такими, чтобы школьник испытывал некоторую гордость за свою страну и желание жить в ней дальше, чтобы он считал исторический опыт своей нации в целом удачным, а возникающие перед ней трудности и сваливающиеся на нее беды — преодолимыми.

Другими словами, единый учебник истории должен быть настоящей педагогической поэмой, которая сделает из каждого школьника достойного гражданина России, русского. «Как, — раздастся тут возмущенный хор, — у нас в стране 189 национальностей, а вы предлагаете заставлять их стать русскими?».

Да. Именно так. Россия создана русским народом. История России — это русская история. И именно на уроке истории каждый наш школьник вне зависимости от своего этнического происхождения должен быть немножко русским и болеть за русских. Он должен болеть за русских на Куликовом поле, при взятии Казани, в борьбе с горцами Шамиля. Можно отзываться о противниках России, о том же Шамиле уважительно, но нельзя, чтобы в Ростове-на-Дону школьник болел за Барятинского и Бакланова, а в Грозном — за Шамиля, и тем более нельзя, чтобы Ростове-на-Дону русским школьникам рассказывали, что их предки были империалистами-завоевателями, или вообще стыдливо умалчивали о том, что была Кавказская война. Учебник истории должен заставить всех и каждого болеть за Россию, гордиться ею, радоваться ее победам, горько переживать неудачи (но ни в коем случае не создавать впечатление, что наша история состояла преимущественно из неудач).

Подача материала в учебнике должна быть такой, чтобы он усваивался ребенком даже более раннего возраста, чем тот, на который рассчитан учебник. У меня до сих пор в памяти картинка: мне шесть лет, я на даче детского сада, притащил с собой учебник по истории СССР для 8-го класса, посвященный XIX веку. Не могу сказать, что я очень много из него понял, но, к примеру, навсегда усвоил: между Россией и Персией в 1828 году был подписан Туркманчайский мир, в переговорах по которому и подписании участвовал Грибоедов, что удостоверяла соответствующая картинка. История без картинок, особенно для современного школьника с его клиповым мышлением, вещь вообще невозможная, поэтому, начиная работу над единым учебником истории России, я бы в первую очередь составил список иллюстраций, разработал хорошие карты и схемы, а уж потом занимался текстом, который при таком раскладе пошел бы намного легче.

Существует целая когорта идиотствующих обывателей, которые, как заведенные, повторяют вложенную кем-то недобрым кричалку: «В учебниках слишком много дат, фамилий и фактов, и всего этого нашим деткам учить надо бы поменьше». На самом деле реальность прямо противоположна: наша история критически недонаселена. Ее школьный вариант безлик, в ней мало положительных примеров человеческой судьбы, а значит, примеров для подражания.

По сути, весь канон наших исторических героев сводится к формуле, произнесенной еще Сталиным с мавзолея 7 ноября 1941 года: Александр Невский и Дмитрий Донской, Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, Александр Суворов и Михаил Кутузов. Все, что выходит за границы этого списка, школьник помнит уже нетвердо — ну и еще что были Иван Грозный, Петр Первый и Екатерина Вторая, которая была неправа, так как продала Аляску Штатам (так ахинея из популярной песни заменила подлинные исторические факты: при Екатерине Аляска как раз была присоединена, а продал ее Александр II).

Над всей русской историографией нависает некое «толстовство», утверждение о незначительности индивидуального вклада в русскую историю, о мнимой ничтожности личных героических амбиций. Стандартный (и глубоко ошибочный) метасюжет биографии русского героя: «Отдал всего себя Родине, разбился о систему, выразил душу народную, но, в сущности, ничего не добился — все результаты пропали, сам герой кончил жизнь в забвении, но его имя будет жить в памяти благодарных потомков» — с такой или почти такой интонацией создается большинство русских исторических биографий.

Те немногие герои, которых действительно признает официальный канон, возводятся на расчеловечивающий их героический пьедестал, интерес к живым чертам их личности, успехам и неудачам, сильным и слабым сторонам, к сути и методу их исторического действия считается недопустимым и приравнивается к святотатству. Как следствие русская история в преподавании предстает как унылая безлюдная пустыня, уставленная редкими бронзовыми изваяниями — иногда полуразрушенными. Живое человеческое пространство отсутствует.

Нам необходима решительная работа по возвращению русской истории ее личностного героического измерения. Герой — это творец истории, человек, чьи поступки изменяют ход исторических событий вопреки давлению социальных, экономических, политических и бюрократических инерций, вопреки предубеждениям и ошибкам общественного мнения. Герой воплощает интуиции и едва ощущаемые интересы народа в конкретное творческое действие, задает новые горизонты действительности, выступает образцом для других людей и дает пример новым героям.

Собственно, именно в героическом начале в истории проявляется феномен исторического как такового. История — это тот остаток человеческой жизни во времени, который уникален и потому не может быть изучен другими, «статистическими» науками — географией, социологией, экономикой, социальной психологией, демографией и т.д. У социальной реальности есть свои законы, и они неумолимы, но в реальной истории всегда есть человеческие поступки, которые изменяют ход вещей вопреки косности всех социальных реальностей.

Вот такой пример идеальной героической биографии — деятельность адмирала Геннадия Ивановича Невельского, которому Россия обязана присоединением Приамурья и Приморья. Молодой капитан с Балтики был одержим идеей узнать, впадает ли река Амур в море, есть ли пролив между материком и Сахалином или же Сахалин, как тогда полагали, — полуостров. Однако на все эти исследования был наложен официальный запрет, чтобы не портить отношений с маньчжурской империей Цин (которую мы применительно к этому периоду не совсем точно именуем Китаем).

Невельской был назначен командовать транспортом «Байкал», который должен был доставить грузы на Камчатку, совершив полукругосветное плавание. Невельской отбирал и паковал грузы с исключительным тщанием, чтобы потратить как можно меньше времени на их разгрузку. Он с идеальным навигационным мастерством провел «Байкал» полукругосветным плаванием до Камчатки, выиграв несколько месяцев. Тех самых месяцев, которые он потратил на исследование Сахалина и Амурского лимана.

Установив подлинные географические факты, Невельской, получив поддержку губернатора Муравьева-Амурского, начал всего с несколькими солдатами и офицерами и с женой Екатериной Ивановной присоединение устья Амура к России. Это шло не только вопреки тогдашней непатриотической политике канцлера Нессельроде, но и было своеобразным бегом наперегонки со временем — в Америке снаряжалась знаменитая экспедиция коммодора Перри, которая должна была не только открыть для западной торговли Японию, но и создать посты на севере Тихоокеанского побережья. Каково же было удивление американцев, когда во всех удобных бухтах их встретили русские посты и письмо на английском языке, что эта территория находится под суверенитетом России.

Против Невельского было все — обширное безлюдное пространство, недостаток времени, политика петербургской бюрократии, империя Цин, США, Япония. За — группа поддерживавших его сановников в Петербурге, собственная отвага и итоговая воля императора Николая I: «Где поднят русский флаг, там он спускаться не должен». И Невельской навсегда изменил историю огромного региона и историю всей России. Вот это чистый пример исторического героизма — способность воли, мечты и замысла переломить косность обстоятельств.

Таких героических примеров, образцов поступка в нашем учебнике истории должно быть как можно больше. Вопрос в том, способна ли наша историческая и педагогическая бюрократия создать такой учебник или получится «как всегда»? Вот это, конечно, большой и очень-очень грустный вопрос. Но замысел единого общенационального учебника русской истории у нас должен быть несомненно. И тогда он однажды будет реализован.

Егор Холмогоров, Русская планета